Шеврикука, или Любовь к привидению

Его боевые сподвижники провозглашали требования: «Верните привидение! Долой лжехозяев! Отдавайте привидение народу, паскуды!» Но в последних словах явно слышались ноты неверия в свои свободы и муниципальную справедливость. Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, выяснилось позже, посещал на Покровке приятелей, флотских, с ними он вспоминал императора Хайле Селассию, поход под Африкой в Парагвай и преждевременную смерть капитана Флинта на Сандвичевых островах. Закусывали. Сели в девять вечера. Растворяли братские чувства. Начали с «Варяга». Исполнили «В тумане скрылась милая Одесса» и только затянули «Последний матрос Севастополь покинул», как снизу стали мешать вокальному искусству. Надо было разобраться с безобразием. И оказалось, что безобразие до того глубоко и обширно, что требовалось поднимать жильцов с коек и свистать всех вниз. Все уже отняли у жильцов, и ум, и честь, и совесть, и хлеб, и кефир, отнимали квартиры, а теперь взялись за привидение. Жильцы спросонья поняли, что привидение, пусть являвшееся к ним и не всегда внятно, – их, и ничье более, бедная девушка, изведенная извергами, но и ожившая, ими, жильцами, вскормленная, взлелеянная, воспитанница, почти родное дитя. Теперь ее хотели погубить вновь. И не только погубить, но и заработать на погублении чужого имущества. А если иметь в виду приглашенных иностранцев, то и нанести культурный ущерб Отечеству. Шеврикука не исключал, что к жильцам примкнули бомжи и просто посторонние личности. Потасовка стала совсем свирепой, в ход могли пойти и ножи. А Пелагеич спал. Или хоронился в трущобах запечья. Полотнище флага Крейсера Грозного сорвали, похоже, и растерзали, но ничто не могло остановить отважного останкинского морехода, голос его гремел громкопобедно. Крейсер Грозный размахивал древком флага, толстым, как дубина, и рвался освобождать привидение. С криком «Народ не унывает!» он сокрушил оказавшегося на его пути японца, на всякий случай прокатил его по полу, огрел следующего. Следующим был Дударев.

– Ба! Дударев! И ты здесь! – обрадовался Крейсер Грозный. – Где привидение?

– Вон привидение… – вяло сказал Дударев, обессилевший и измятый.

– Это Совокупеева! – захохотал Крейсер Грозный.

– Это привидение, – пробормотал Дударев и упал. Последние его слова прозвучали завещанием: – Наше при… Защити его.

Наводить справки, какое привидение имели в виду коммунальные жильцы, Крейсеру Грозному было не у кого, боевые сподвижники его, наверное, одолевали противника на флангах, Крейсер Грозный с ревом, нос трубой, двинул вперед. Наткнулся на Совокупееву и чуть не разбился об утес ее плеча.

– Совокупеева! Ты чего голая? Ты привидение, что ли? Вся в синяках. Это тебя, что ли, хотят угнать в рабство?

– Тише… тише… – зашептала Совокупеева. – Какое рабство! Не гогочи! Да, привидение. Из-за этой растеряхи Леночки Клементьевой. Да… Вон те, две, нам вредят… Самозванки!

– Ладно! – вскрикнул Крейсер Грозный и взмахнул древком. – Вот те две? Да это разве привидения? Это же бабы!

При этих его словах началось новое нашествие в нижние палаты Тутомлиных. Разобрав, расколошматив, разбросав доски, оставленные реставраторами в дверных и оконных проемах охраняемого государством памятника, в подвалы ринулись городские жители. По большей части – зеваки. После салюта с шутихами они окружили дом и, рты раскрыв, будто фанатики шахмат следующего хода Каспарова, ожидали сообщений о ночной прогулке изведенной покровской девы. С ними доверительно беседовали стражи порядка. Но не все там были бескорыстные зеваки, не все. Стоял и жужжал, выражая недовольство устроителями, уже упомянутый мужчина-бузотер с кофром. Вернулись, выгрузив добычу, и многие другие дневные гости дома. Вдруг и вечером что-нибудь отсыплется. Проходил мимо и остановился молодой человек с рюкзаком и альпенштоком. И надо сказать, стоять было интересно. Сообщения о ходе прогулки привидения поступали постоянно и самые невероятные, от них дух захватывало, а рты открывались все шире и шире. «Это та, которая, помните, стреляла в великого князя…» – «Нет. Та из Лялина переулка. Это которая разбилась на стратостате Осоавиахима…» Потом разнеслось: «Их три! Раздают иностранцам! Делят!» А уж когда очевидным стало, что привидения могут поделить окончательно и ничего не достанется, увлекая за собой милиционеров, ринулись в оконные и дверные проемы, потому как иначе жить дальше было нельзя.