Шеврикука, или Любовь к привидению

– Кобеляки – это теперь не наши Кобеляки. Кобеляки – это теперь Великой Малороссии город, – не открывая глаз, произнес покровский Петр. – Или Малой Великороссии… Шут их разберет.

– У них Кобеляки, – подал голос Свержов. – Зато у нас есть Кулебаки.

– Вот! А у нас есть кулебяки! – успокоил японца Крейсер Грозный. – Еще вкусней. Особенно с судаком!

– Не кулебяки, а Кулебаки. На Оке. Рядом с Выксой и Муромом. Там железо делают.

«…На Оке под Муромом миллионщик Бушмелев владел железноделательными заводами», – вспомнилось Шеврикуке.

– Тем более! Кулебаки с железом! Это тебе не с судаком! – Крейсер Грозный чуть ли не в восторг пришел. – Давай шарахнем по стакану! А я тебе, Такеути-сан, расписку напишу. И на привидение, и на Семилуки с Кулебаками. Выдать – и немедленно! Хочешь – на два привидения. Одно возьми тощее. Хочешь еще города? Вон там валяется атлас. Подбери. А я пока пойду подогрею водку и перелью в чашку. Чтоб была, как саке.

– Не надо! Греть не надо! Пожалуйста!

– Не надо. Греть не надо, – согласился Крейсер Грозный. – Это по-нашему. Слушай, Такеути-сан, давай поцелуемся!

И Крейсер Грозный с японцем Такеути Накаямой обнялись и расцеловались. Осушили стаканы.

– Нет, Константиныч, ты понимаешь, – опять обратился Крейсер Грозный к Шеврикуке, – позавчера мы с ним бились, как лютые враги, мне он ребра поломал, ну не ты, не ты, Такеути-сан, а давай я тебя буду звать Сан Саныч, не ты, не ты, успокойся, кто-то другой, и этим, моим чернофлотским корешам, Петру и Дмитрию, носы своротил, ну не ты, не ты, Сан Саныч, успокойся, а сегодня мы нашли друг друга и стали как братья. Где бумага? Где ручка? Вот бумага. Вот ручка. Пишу. Все свидетели. От имени… кого? И по поручению… кого? Не важно. На основании закона… Во! На основании закона. Выдать господину Такеути Накаяме… Накаяме… так… выдать привидение Алексан… нет, замнем для ясности, просто привидение, количеством одно, проживающее… нет, имеющее место в доме номер… забыл, глазами помню, а номер забыл, это мы вставим… на Покровке и города Семилуки, Кулебаки и… и Армавир! Хватит пока?

– Хватит! Хватит! Пожалуйста!

– Ставлю подпись. И вы все расписывайтесь. И в получении тоже.

– Ты, Грозный, прекрати городами разбрасываться! – воинственно произнес Свержов.

– Да у нас этих городов!

– Дмитрий, – стал тормошить соседа покровский Петр, – Серега наше привидение выдает Японии.

– Не допустим, – не открывая глаз, произнес Дмитрий.

– Да не ваше привидение, дурачье! – Крейсер Грозный показал всем фотографию, исполненную Такеути-саном, и ткнул пальцем в Невзору-Дуняшу. – Или вот это.

«Ни в коем случае!» – ощутив покушение на права и свободы Гликерии, хотел было протестовать Шеврикука, но не смог и промычать. «Так нельзя. Так нельзя. Надо стряхнуть с себя дурман. Нельзя жить таким расслабленным, будто заговоренным или заколдованным», – пытался внушить себе Шеврикука. Все в нем, и мысли тоже, было растянуто, зыбко, уплывало куда-то и не имело краев. Надо было удержать себя в своей сущности, сжать себя, восстановить очертания и защитные свойства. Ну, ну, еще, еще, через боль, через страх, ну, принуждал себя Шеврикука к самоуправлению. И отчасти преуспел. Все в комнате стало для него определеннее и очевиднее. Можно было разглядеть следы сражения на лицах японца, Крейсера Грозного, понять, что глаза покровского жителя Дмитрия не открываются по причине того, что они затекли. «И, несмотря ни на что, Такеути-сан и особенно Крейсер Грозный бодры и свежи, – думал Шеврикука, – а я…» Хозяин квартиры Сергей Андреевич, останкинский Громобой, был несомненно бодр и радовался обстоятельствам окаянной жизни, будто бы все они были достойны флагов расцвечивания.

– Ты этой Фудзияме отпиши еще своего змея, – мрачно посоветовал Свержов.

– Какого змея? – оживился японец. – Пожалуйста. У вас есть змей?

– Слушай, Свержов, – сказал Крейсер Грозный, – ты все со своей фанерой сидишь. То ты носил значки победителя соревнования, сразу три штуки, и их не снимал. Теперь не снимаешь фанеру. А ведь снимешь.

– Я говорю: змея не зажимай. Анаконду своего.

– Анаконду? – Такеути-сан не мог успокоиться. – Мы очень любим змеев. Мы запускаем змеев. У нас в легендах…

– Это потом. Когда-нибудь, – Крейсер Грозный нахмурился. – Змей занят. Из вас кто-нибудь пил с императором? А я пил. С Хайле Селассией! Ты вот, Свержов, пил с императором? Нет!

«Кто же меня дурманил? – вернулся к своему Шеврикука. – Не ставили ли надо мной опыт? И были ли на Покровке Пэрст-Капсула, Продольный с Любохватом, зоркие сычи из Темного Угла, Бордюр? Или они мне примерещились? А может, постаралась Гликерия? Какой ей расчет? Все. Более об этом не думать. Сегодня – одно лишь восстановление и заставы на рубежах».

– Константиныч, а ты пил с императором? – загремел над ухом Крейсер Грозный.

– Нет. И сегодня, если император придет, я не буду пить с ним, – сказал Шеврикука. – Вы обещали мне чай.

– Царица Морская и папа ее Нептун! – Сергей Андреевич хватил ладонью по лбу. – Сейчас будет!

И принес через пять минут чай, с пряниками и крыжовным вареньем.