Шеврикука, или Любовь к привидению

Она повернулась, готовая бежать, на этот случай не пожаловав Шеврикуку к руке, но тут же и охнула:

– Совсем забыла! Ведь мне велели передать вам…

– Велено под маньчжурским орехом?

– Да, да! И там!

Увека подала Шеврикуке соску для умиротворений и ложных удовольствий младенцев. Но Шеврикука тут же понял, что это не соска, а резиновая затычка, с колечком, для запирания чего-то.

– Зачем это?

– Ухо закрыть! Правое ухо! Они так и сказали: только правое! А не левое! – заторопилась Увека. – Ни в коем случае не левое. Когда спуститесь в помещение, куда вам не нужно спускаться, завтра или послезавтра, вам лучше знать, заткните правое ухо! Запомнили?

– Запомнил…

– Ну, я побежала. Я буду волноваться за вас!

– Спасибо… – пробормотал Шеврикука.

Он не стал сообщать Увеке, что затыкать ничего не будет; коли бы имели Отродья соображения, они бы передали их с Бордюром, а не опустились бы до поручений поддельной Лайзе Миннелли. Над ним изволили шутить шутки. Шеврикука пожелал вышвырнуть соску-затычку. Но сунул ее в карман.

А бежала Векка-Увека красиво. И не топорщился под ее лаконичной юбкой куний хвост.

По слабости натуры Шеврикука стоял минуты три и следил за пластикой движений недавней кикиморы, недавней скрюченной тени, недавней застенчивой барышни, лишь когда кавалер обнял динамичную простушку с метровыми ресницами, Шеврикука стыдливым скромником опустил глаза. Разглядывать кавалера не стал. А зря. Но не мог же, скажем, погонщик амазонского змея Анаконды Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный, преподносить гвоздики интересной даме в Лавандовом саду. Однако знал ли он, Шеврикука, как следует Сергея Андреевича? То-то и оно… Но нужен ли был теперь Увеке Крейсер Грозный?

А Дуняша-Невзора все угощала своих любимцев.

Шеврикука приблизился к Лужайке Отдохновений.

– Привет, – сказал он. – Чем ты их тут кормишь? И что – это одни лишь бегемотики?

– А-а-а, это ты, Шеврикука. – Дуняша даже не обернулась. – Намиловался с мордашкой-то прелестной, с нашей Лизаветой Кикиморовной? А? Поласкала она небось твое самолюбие. А ты уж и раскис! Из-за твоего незнания света получишь ты с Увекой затруднительные состояния.

– Ладно, – сказал Шеврикука. – Я спросил: это одни лишь бегемотики?

– Нет, – сказала Дуняша. – Есть и другие мелкие епишки. Которые не злые и не наглые.

– И кто из них Епифан-Герасим?

Теперь Дуняша обернулась. Минуты две молча смотрела на Шеврикуку.

– Значит, ты желаешь выйти на Афанасия Макаровича Бушмелева? – Дуняша глядела на Шеврикуку прищурившись, то ли сердито, то ли с интересом, в надежде распознать в сегодняшнем Шеврикуке нечто путное и, уж во всяком случае, – для нее и для ее госпожи – не совсем бесполезное.

– Не твое дело. Скажи лучше, кто из них Епифан-Герасим?

– Никто. А Герасима здесь нет. Он на спортивной площадке.

– Там же громилы! – удивился Шеврикука.

– Не с этими же малышами ему играть в горелки и в ручеек. Кроме того, там есть особы женского пола. Сразу туда пойдешь? Или тут постоишь чуть-чуть?

– Здесь постою, – сказал Шеврикука. – То-то я смотрю, никто из твоих не соответствует его фотографии. А потом – у него татуировки…

– Татуировки и у наших есть. Только ты их не разглядишь… Ну, комарье, ну, деловые! Ну, налетай!.. У одного на спине с переходом на ноги наколота конституция… То ли Монако, то ли Иордании, то ли Литвы… На ихнем языке… Я сквозь лупу увидела ихнюю восьмую статью…

Из кисета, вышитого по канве несомненно самой Дуняшей, она стала бросать в бетонные лотки ячменные зерна, крошки мускатного ореха и толченой пробки.

В фаворе у Дуняши – и давно – были наиболее добродушные или, можно сказать, наиболее безобидные и вызывающие хоть малое сострадание личности из Приватных привидений. Как известно, Приватные привидения (по вызову и по назначению) были необходимыми персонажами кошмаров, раскаяний, страхов, тоски (не приватным ли привидением Шеврикука являлся в Гатчину Иллариону по вызову или по чьему-то назначению?), галлюцинаций, приступов белой горячки (епишки, бегемотики) и прочего. Когда в Доме Привидений и Призраков заколобродило, недра стали трястись, именно Приватные привидения повели себя скандальнее прочих, большинство этих прыщей проявили себя наглецами и дуроломами. Их урезонили, сбили в кучу, приставили к ним смотрителей с кнутами и щупами. Но вот теперь посчитали возможным наиболее присмиревших, добродетельных и наверняка усердных в служебных бдениях поощрить удовольствиями в Лавандовом саду, зерном и крошками из кисета Дуняши-Невзоры. Или даже позволили погонять мячи.

– Бинокль пускали в дело? – спросил Шеврикука.

– Тебе-то какие заботы? – сказала Дуняша и одарила зерном епишку, похожего на крохотного зеленого бельчонка.

– А вдруг биноклю мои руки нужны…

– Учтем!.. Кушай, Петюля, кушай…

– Ничего себе Петюля!

– Этот Петюля, между прочим, приятель Епифана-Герасима. А Герасим, может, тебя к себе и вовсе не подпустит. Он капризный.

– Посмотрим… Обойдемся и без Герасима… – сказал Шеврикука.

– Капризный и злой. И заспанный. Как заели Бушмелева и отринули, был без дела. Каково столько лет бездельничать? Существовать без надобности.