Shift (original ver.) (СИ)

- Я готова пожертвовать собой ради благого дела! - Я даже подняла вверх загипсованную руку почти в революционном призыве, жаль брат не видел и оценить мой пыл не мог. - Вперед на амбразуры! Без тени сомнения!

- Ишь ты, разошлась она. Ладно, я скоро буду, продолжим взаимные оскорбления при личной встрече.

Я была безумно благодарна брату за отсутствие жалости и чрезмерного оберегания - это могло сломать меня еще сильнее, я бы не выдержала утешений, уверений и прочего эмоционального хлама, которым сопровождается простая человеческая искренняя забота. Костя просто был рядом. Мама заботилась по-своему, ворча на мою неуклюжесть и подкладывая по утрам на тарелку сырников, да открывая какие-нибудь вкусности, которые обычно всегда “не трогайте, это на зиму”. Я уже ощущала, что скоро мне станет тесной не только одежда, но и гипс, который должны были снять уже через неделю.

Как прошли эти мои недели? Я не знаю… я не разобралась в том, какое же слово могло описать то, что я чувствовала - чувствовала ли вообще? Закрадывались сомнения по этому поводу, пока я стоически могла не проронить ни слезинки в окружении своей семьи, но по ночам, когда слезы приходили без приглашения, без какого-то предупреждения, просто накатывали и вырывались наружу какой-то чудовищной паникой, всем пережитым и почти зализанным ужасом, тогда я понимала, что я жива и всё ещё надломлена. Не знаю, я не могла себе представить, что могло объяснить произошедшее, я не представляла что могло подтолкнуть человека на такой поступок, на всю ту боль, что он обрек испытывать людей, любивших его. Ладно я, ведь я была совсем ребенком, о котором он и не думал, но его родители - я видела их горе собственными глазами, я видела их слезы и то, как они постарели за одну лишь ночь, принесшую страшную весть. Разбился, не выбрался, сгорел… Через пару лет они уехали, я не видела их с тех пор, но надеялась, что с ними всё в порядке. А сейчас… сейчас я, утихомирив свою эгоистичную тоску, я думала именно о его родителях, ужасаясь, и не могла даже представить хоть на часть, как им пришлось жить с их горем. Я не могла видеть Купряшина… Грома… Я не знала как мне называть этого человека, я не знала кто он такой, кем стал, мне было страшно - от него и за себя. Я не знала хочу ли я его видеть… Нет, хотела, конечно, хотела… но и сомневалась в чувствах своего глупого дребезжащего сердца. Я понимала, что мне придется что-то решать, но я не могла, еще не могла.

Я услышала как на кухне просигналили часы, посмотрев на свои наручные, увидела, что уже было восемь вечера, а Костя обычно приезжал намного раньше, в обратном случае - всегда предупреждал меня, что опаздывает, приговаривая что-нибудь из серии “ты, конечно, никогда и не волнуешься о родном брате, но я всё равно даю тебе знать, что задержусь”. В этот раз после его слов, что он скоро будет, прошло полтора часа, а самого Кости не было, как и звонка от него. Я внезапно запаниковала, страх парализовал меня и я боялась пошевелиться, чтобы просто дотянуться до телефона и набрать номер - что мне было делать, если бы трубку никто не поднял? Пересилив своё сумасшедшее волнение я взяла в руки телефон и набрала номер брата, надеясь, что не услышу тягучих, пугающих своей пустотой гудков. Мгновение, еще одно и соединение пошло, пронзив меня монотонным бездушным сигналом - хоть бы мелодию какую поставил веселую, но нет же. Дождавшись пока телефон сам сбросил вызов, оставшийся без ответа, я набрала номер повторно, уже покрывшись испариной, как от температуры, такое волнение меня охватило - абонент был вне зоны действия сети и, да, я хотела оставить кучу сообщений на автоответчик, прикрывая за злостью свой липкий, иррациональный ужас. Я сбросила и набрала номер еще, на этот раз гудки пошли, но мой вызов был сброшен на том конце провода. Ах ты засранец! Скидывать меня решил, значит, ну держись! Я, в миг забыв о том, что еще минуту назад ёжилась от страха, прищурилась и упрямо сжала губы, такое брату я спускать не собиралась, решила достать его любой ценой, пусть побесится. Еще две мои попытки были сброшены, но на третью всё-таки я достучалась до брата, но моё “Эй, почему не берёшь трубку?” потонуло в произносимых куда-то в сторону словах, которые показались мне какими-то зловещими, какими-то слишком неправильными, но в то же время чересчур реальными… “Не тебе мне указывать, что делать! Вдруг запереживал он, что кто-то может волноваться”… А следом уже, прежде чем положить трубку, не дождавшись какого-то моего ответа, более близкий голос Кости в трубку отрывисто бросил: “Позже. Всё в порядке. Но я буду позже”. Оглушённая своим вдруг невероятно громко забившимся сердцем, я осталась сидеть с телефоном прижатым к уху, словно надеялась, что всё услышанное окажется простой ошибкой моей воспаленной фантазии, додумавшей всё за меня без наличия точных фактов. Но телефон молчал, а я продолжала трястись от страха неизвестности.