Шикаста

В этом городе все то же самое. Привыкаю входить в город, расслабившись, не сжавшись в пружину, не на цыпочках, не чувствуя себя до смерти испуганным при встрече с группой молодых людей. Что ж, я и сам пока еще не старик. Полагаете, что так же жилось в городах и раньше? И народ был спокоен, и все шло по порядку без законов и правил, без приказов и армий? И тюрем, тюрем, тюрем… Могло ли такое быть? Невероятная мысль, но, может, верная?

Четыре месяца прошло. Еще в четырех городах я побывал, все новые. Построены в виде геометрических фигур: треугольника, квадрата, еще одного круга, шестиугольника. Люди покидают старые города и строят новые в новых местах по-новому. Значит ли это, что они и мыслят по-новому? Они вспоминают о старых городах, как об аде. Не значит ли это, что и в сердцах у них тоже ад?

Новые попутчики, новые рассказчики. Со всех концов света. Сюзанна, полагаю, ты была абсолютно права, когда не желала слушать ужасы о событиях в Европе и в мире. А ведь раньше я не думал, что ты права, я тебя даже презирал. Я говорю тебе это, потому что ты добрая, Сюзанна, ты не обидишься. Я тут кое-что заметил. Я иду по дорогам с верными своими псом и ягуаром, иногда с какими-либо попутчиками. И когда речь заходит о чем-то ужасном, люди как будто не слышат. Нет, они слушают. Но не слышат, просто не в состоянии услышать. Они не верят в это. Иногда я и сам не верю. Как будто ужасное не из этого мира. Не знаю даже, как это выразить. Когда случается что-то ужасное, наш ум не воспринимает его. Между улыбкой, предложением стакана воды и падающими с неба бомбами, испепеляющими лазерными лучами — пропасть. Поэтому никто не в состоянии предотвратить ужасы. Никто не в состоянии оценить эти ужасы.

Я понял, что этот рассеянный пустой взгляд остался от прошлого. Он не принадлежит настоящему. Сейчас мы намного более живые, бодрые, нам не надо все время спать. Мы стали цельными, гармоничными натурами, мы больше не скроенные из обрывков тряпичные куклы. Понимаете, что я имею в виду?