Шикаста

Я тем временем наблюдал, разглядывал присутствующих. Внимание мое привлекла одна из членов Большой Десятки, особа женского пола, весьма странного облика по любым стандартам. Ростом она на добрую пядь — по масштабам гигантов — превосходила самого высокого из остальных членов совета, сложения однако была весьма хрупкого, тонкокостная, и плоть кости ее почти не обременяла, в общем, худа чрезвычайно. Мертвенно белая ее кожа местами отливала синевой. Я такой кожи не встречал нигде в нашей галактике и с первого взгляда ощутил отвращение. Но уже второй взгляд вызвал сомнения, затем мне это странное явление даже понравилось, и наконец я совсем запутался, не понимая, нравится она мне или нет. Равнодушным гигантесса меня, во всяком случае, не оставила. Глаза ее поражали небесной голубизной. Волос на голове, как и у всех гигантов, очень мало, золотистый пушок. Интересным отличием оказались длинные роговые или костные выросты на концах пальцев, напоминающие когти, какими щеголяли предки нынешних туземцев Роанды. Пытаясь установить родословную этой гигантессы, можно было долго ломать голову. Очевидно, ей и самой мысли подобного рода покоя не давали. Слишком уж она выделялась на фоне присутствующих черно — и коричневокожих здоровяков с черными, карими, в лучшем случае темно — серыми глазами. Она не могла не чувствовать себя здесь чужеродным элементом. Не улучшала положения и ее явная слабость, почти изможденность, этой женщине, пожалуй, и на ногах-то держаться было трудно. Сказанное мною вызвало видимые признаки расстройства лишь у нее одной. Гигантесса все время вздыхала, голубые глаза ее беспокойно блуждали, она то и дело кусала тонкие красные губы, рот ее походил на свежий порез. Но и она пыталась сдерживать чувства, сидела привалившись спиною к стене, разглаживая голубую ткань брюк или сложив пальцы на коленях.

Выждав достаточную паузу, я дополнительно сообщил, что причиной кризиса является неожиданное смещение звезд системы Канопуса. Реагировали они снова весьма сдержанно: сдержанная обеспокоенность, сдержанный непроизвольный протест.

Все мы дети звезд и их сил. Они создают нас, мы влияем на них, мы все — участники пляски, от которой никогда никакими усилиями не можем отделиться. Но взрываются боги, заблуждаются боги, растворяются боги в облаках рассеянного газа, съеживаются и расширяются, и чего там только с ними еще не приключается… И тогда мельчайшие частицы их сути могут позволить себе выразить своими микросредствами — не протест, нет, но мельчайшую дозу полноценной иронии; да, именно так: со всем должным уважением могут они состроить на физиономии мягкую гримасу иронии.

А для туземцев и эта возможность закрыта. Они не способны воспринять события на уровне, доступном гигантам. Основные жертвы этого небесного ляпсуса, этой непредвиденной галиматьи, звездного сдвига не смогут даже узнать достаточно для того, чтобы обреченно покачать головой и пробормотать сквозь сжатые губы: «Что ж, им-то там хорошо…» или «Ну, вот, опять! Так я и знал… Да-а, кому пожалуешься…».

Господам галактик, сканирующим скопления звезд на звездных волнах, прыгающим по планетам и закручивающим хвосты комет, не след удивляться, если они в ответ на свое: «Ох-х, маху дал… Кто ж мог такого ожидать от мирной звездульки!» — воспримут невоспринимаемую простым слухом микрореакцию: «Мы могли ожидать, ваше-ство, мы, мелкие ничтожества, часть ваша преходящая, как и вы наша часть…»

Я уже упоминал в самом начале, что избегал вспоминать о своем первом визите на Роанду. Когда память моя приближалась к запретным областям, я насильно разворачивал ее в ином направлении. Повторяю, то был наихудший случай за всю мою долгую службу послом.

Не припомню, сколько времени мы провели тогда, сидя в зале-цилиндре, полдня, день… Мы переглядывались, думали о будущем, пытались друг друга подбодрить своей стойкостью. Далекий городской шум поглощался тишиной и пропорциями здания. В залитый солнечными лучами двор выбежали двое детей гигантов, принялись бегать, прыгать, весело смеяться. Их веселость мучительно контрастировала с нашим настроем, и белая гигантесса сделала детям знак удалиться.

Наконец Джарсум сказал, что на сегодня достаточно, для лучшего восприятия следует прерваться до завтра. Гиганты предполагали также обсудить, что и как следует сказать туземцам, да и стоит ли их информировать вообще. Мне предоставили возможность ознакомиться с отведенным для меня помещением, сообщили все необходимые подробности, условия приема пищи, возможности досуга… все в высшей степени приятно, удобно… Но сердце мое разрывалось, и я знал, что гиганты чувствуют себя еще хуже. Отчаяние и пустота, заполнявшие меня, усиливались сознанием отчаяния и пустоты, заполнявших сердца гигантов.

На следующее утро в зале-цилиндре я снова встретился с десятью гигантами. Ни одного из вчерашних я не увидел и этому не удивился.