Шикша (СИ)

— Настоящая женская месть — страшная сила! Даже у кошки, — флегматично прокомментировал Митька, когда все выскочили на мои крики. И весь лагерь накрыл дружный гомерический хохот.

Ну, а что — да, боюсь я мышей! Особенно мертвых.

А утром дождь перестал и вернулись наши. Они принесли страшную весть…

Глава 7

То, что вернулись они с нехорошими вестями было видно сразу — поникшие плечи, потухшие взгляды. Пятеро матёрых мужиков аж почернели от всего этого.

Бармалей коротко кивнул на вагончик, и они ушли туда все. Остальные изнывали от любопытства, но никто ничего нам не сказал. Хотя и так уже всё было вроде ясно. Аннушка подослала Митьку подслушать, но сразу вышел «Дон Педро» и шугнул его. Судя по тому, какие взгляды все бросали на меня — случилось всё самое плохое и именно я имею к этому отношение. Да не просто отношение, а именно я во всём этом и виновата!

Заседали мужики там долго. Так долго, что «Дон Педро» велел Аннушке принести туда, в вагончик, перекусить, чего в принципе правилами никогда не допускалось.

К обеду они не вышли (обед у нас был с двенадцати тридцати до двух). Мы тоже обедать не стали. Крутились, изображали бурную деятельности, а на самом деле ждали. Ближе к четырем часам дня они таки появились, измученные, удручённые. Бармалей так вообще сгорбился и постарел лет на десять. Я как раз вывешивала постиранное Аннушкой белье на веревки, протянутые между стволами елей, когда они показались. Меня, кстати, обожгли весьма красноречивыми взглядами.

Аннушка подала обед. Ели молча. Все понимали, что произошло, но мужики всё также молчали. Даже Колька. Когда уже пили чай, Бармалей коротко сказал:

— Так, через полчаса общее собрание. Здесь. Явка обязательна, — и вышел из палатки.

Мужики торопливо допили чай и вышли перекурить. Нина Васильевна увязалась за ними в попытках выведать, где Захаров. А мы остались с Аннушкой вдвоем убирать со стола.

— Ох, чует моё сердце, быть большой беде, — вздыхала Аннушка, яростно пытаясь протереть в столе дырку.

— Так беда уже случилась, — понуро вздохнула я.

— Я понимаю, что они все погибли, — сказала Аннушка, и заелозила тряпкой по столу еще сильнее. — Меня беспокоит то, что наши развели такую секретность. И то, как они смотрят на тебя.

— И что?

— Они же все на тебя думают!

— Но я ничего не помню. Не думаешь же ты, что я могла их всех убить и вернуться в лагерь?

— Я уже не знаю, что думать, — вздохнула Аннушка, — нет, ты не виновата, это ясно, но всё-таки, что же там случилось?!

— Аннушка Петровна, как ты думаешь, почему они ничего не рассказывают?

— Чтобы не сеять панику.

— Но это же ЧП!

— Для нас это привычно. Работа такая — жизни людей в обмен на пользу Родине. При мне за десять лет уже восемь человек наших в экспедициях погибли. Двое в Туркменской ССР, одна девчонка утонула на переправе, когда мы на Памире были, и пятеро смыло лавиной на Тянь-Шане.

— Ох, — только и смогла вымолвить я. — И как же вы так живёте? Как вы ездите в экспедиции, зная, что можете в любой момент погибнуть?!

— Да привыкли давно, — вздохнула Аннушка и раздражённо швырнула тряпку в ведро. — Надо смотреть на это философски, мать его за ногу!

А потом состоялось собрание. Все сидели за столом и молчали. Тяжелое это молчание давило. Наконец, зашел Бармалей. Следом за ним семенил Дон Педро с папочкой. Обратив тяжелый взгляд на нас, Бармалей начал говорить. Он говорил очень тихо, но каждое слово его падало на сердце раскалённой глыбой:

— Товарищи! Как вы знаете, две недели назад небольшой отряд наших сотрудников ушел в разведку на пятьдесят восьмой ключевой участок. Борисюк, Токарев, Лукьяничев, Горелова, Захаров, Уткин. Три дня назад вернулась Зоя Горелова, раненная, с разбитой головой. Она полностью потеряла память. А Борисюк, Токарев, Лукьяничев, Захаров и Уткин не вернулись. Мы сразу же направили туда поисково-спасательный отряд, — он кивнул на сидящих рядом мрачных мужиков, которые не поднимали взглядов от стола.

— Сегодня они вернулись. И принесли страшные вести, — хрипло сказал Бармалей, и голос его сорвался, но он откашлялся и, собравшись с силами, продолжил, — наши товарищи погибли.

По рядах прошелестел вздох. Нина Васильевна тихо заплакала, зажимая рот изо всех сил, чтобы не разрыдаться.

— Причем погибли они ужасной, насильственной смертью, — безжалостно продолжил Бамалей и голос его зазвенел сталью, — были зарублены топором, в спины! Наши коллеги нашли их тела и сделали снимки. Товарищи Борисюк, Токарев, Лукьяничев, Захаров погибли как герои, при исполнении задания нашей Родины!

Он встал:

— Товарищи! Предлагаю почтить их память минутой молчания.

Все начали подниматься, с шумом. Генка неуклюже опрокинул заварник, и чай полился по столу на землю. Мы молча стояли, а чай лился, с громким журчанием. И никто не посмел поднять этот чайник, чтобы не нарушить торжественную минуту последней памяти. Это журчание заварки придавало ситуации какой-то совершенно нелепый иррациональный вид.