Шимпанзе горы Ассерик

Я накрыла слониху одеялами, пытаясь отогреть ее. Все во мне горестно сжималось от сознания собственной вины. Я проспала сразу три кормления, и теперь малютка была на грани смерти. Я приподняла ей голову, пытаясь уловить хоть какие-нибудь признаки жизни. Она была так бодра за ужином и вот теперь лежит здесь, холодная, и неподвижная. Это казалось невероятным. Дыхание ее было редким и прерывистым, после каждого вдоха следовала долгая пауза, и лишь потом воздух с трудом выходил из легких. Вне себя от ужаса и сознания собственного бессилия я обхватила ее голову и принялась баюкать. Внезапно у слонихи остановилось дыхание, но я не могла примириться с этим и стала надавливать ей на грудь, делая искусственное дыхание, а потом поочередно поднимать и опускать ее передние ноги. Через некоторое время она снова задышала. Мы обложили ее бутылками с горячей водой, завернутыми в полотенца, рубашки и другие попавшиеся под руку вещи. Потом я стала растирать ее тело ладонями, пытаясь стимулировать кровообращение.

Только бы она пришла в сознание и я смогла покормить ее, тогда появится надежда на спасение. Слониха не может умереть, не должна умереть. Я люблю ее, она нужна мне.

В отчаянии я влила ей в рот столовую ложку бренди, проследив чтобы жидкость не попала в дыхательное горло. Не знаю, что в конце концов подействовало — бутылки с горячей водой, бренди или моя железная воля, но минут через пятнадцать слониха открыла глаза и остановила на мне взгляд. Хобот ее слегка подрагивал. Только бы она очнулась и смогла поесть! Джулиан помчался на кухню и принес мне бутылочку с подогретой смесью. Я вложила соску ей в рот, но она еще не окончательно пришла в себя и сосать не стала. Тогда я поставила бутылку на пол и снова стала растирать ее, пытаясь привести в чувство. Несмотря на все мои усилия, глаза ее закрылись, хобот обмяк, и она опять потеряла сознание. Целый час мы согревали и растирали ее. Ничто не помогало — дыхание слонихи вновь стало прерывистым, потом исчезло, и я уже не смогла восстановить его. Я потрогала пульс — его не было. Моя малютка была мертва.

Я вынула подушку из гамака и положила ей под голову, потом легла на постель, пытаясь собраться с мыслями. Я была полностью опустошена и не могла даже плакать, лишь где-то в глубине притаилась тупая ноющая боль. Джулиан попытался утешить меня.

— На то воля божья, Стелла, и ты должна ей покориться.

— Тогда зачем бог позволил ей пройти двенадцать километров до Сименти после гибели ее матери? Почему он допустил, чтобы я взяла ее в лагерь? Почему по его воле она жила больше двух недель и стала выздоравливать? Почему он позволил мне полюбить ее и вселил в нас надежду, а потом задул ее жизнь как свечку? Если такова воля бога, то я ненавижу его.

Джулиан печально покачал головой и отправился на кухню.

Пока обезьяны еще спали, я пригнала лендровер в лагерь, положила на заднее сиденье матрац и отнесла туда слониху, накрыв ее одеялом. В тот же день я повезла останки в Ниоколо, чтобы сообщить администрации о смерти моей питомицы.

Я добралась туда уже к вечеру и подъехала прямо к конторе, где находились ветеринарный врач и мистер Гейе. Как только машина остановилась, несколько служащих вынули слониху и отнесли ее на вскрытие. Я с трудом подавила в себе желание крикнуть: «Поосторожнее!» Мистер Гейе расспросил о подробностях ее смерти и выразил сожаление по поводу печального исхода. «Я старалась, мистер Гейе, верьте мне, я так старалась», — только и смогла я выдавить в ответ. При виде разложенных на столе ножей у меня к горлу подкатил комок.

25 Юла и Камерон

И вот настало время моего отъезда в Англию. По прибытии в Лондон я первым делом посетила зоопарк и встретилась с д-ром Брэмбеллом. Юле и Камерону уже исполнилось по пяти лет. Теперь мне разрешили не только наблюдать за ними через прутья решетки, но и войти в клетку. При моем появлении Камерон разволновался и начал шумно резвиться. Юла забралась на руки и принялась спокойно, с какой-то размеренной сосредоточенностью обыскивать мое лицо и одежду. Пару раз, подражая брату, она сделала игровое движение, но в основном предпочитала сидеть и наблюдать. К концу моего пребывания у обезьян Юла стала держаться менее напряженно: она даже начала передвигаться по клетке и играть со мной и служителем, но делала все это без той энергии, которая отличала Камерона.

Встреча с незнакомыми шимпанзе — это само по себе волнующее переживание, но сознание того, что Юла и Камерон скоро вольются в нашу семью, придавало мне небывалый подъем. Поначалу Юла и Камерон должны были провести несколько месяцев в Абуко, чтобы акклиматизироваться. В ожидании их приезда отец разрушил старый загон для шимпанзе и построил новый, меньшего размера, но зато крепче и прочнее.