Шёл разведчик по войне

— Я его не видел никогда, знаю только, что он есть. И служит где — то в Лапландии. Туда за три года не дойдёшь.

— Письмо напиши.

— Письмо… Про письмо я не подумал. А если и напишу, куда он мне ответит, у меня ведь дома нет.

— Дай адрес кого — нибудь из родственников, к кому чаще заходишь. Сейчас ты к кому идёшь?

— К Юлерми Пюхяля в Киеромяки.

— Пускай полковник Метсяпуро пришлет этому Юлерми для тебя ответ. А ты, если сейчас не дождёшься, потом зайдёшь и заберёшь письмо.

— Не трогали бы вы Юлерми, ему не до писем сейчас, — неожиданно вмешался один из солдат. — У него осенью жена умерла, а он в ней души не чаял. И так живёт, будто ему сосульку в зад засунули, а тут ещё вы со своими письмами… Ты знаешь, что Сильва, жена Юлерми, умерла? — Обратился он к Микко.

— Да, родственники говорили. Она двоюродная сестра моего отца.

— Тем более знаешь. Придёшь в Киеромяки, там у твоего дяди есть друг, Эркки Маслов. Эркки мой шурин, брат жены. Увидишь его скажи: Рейно Пуссинен привет передает и доброго здоровья желает. И ещё скажи, как только унтер — офицер Йорма Кананпойка отпустит меня в увольнение, сразу же приду его проведать. А самогон, я знаю, он варит славный. Так когда, господин унтер — офицер, мне с фляжкой в увольнение сходить?

— Обедать пора, а то со сменой караула опоздаем. Арикайнен сердиться будет. Накрывай, Хилма, — господин унтер — офицер не выказал одобрения идее Пуссинена. Впрочем, и запрета не наложил.

Микко скосил глаза на часы — ходики: «Начало первого. Смена караула, скорее всего, в час».

— А в увольнение… — Продолжил тему унтер — офицер. — Будь моя воля, я бы вас сегодня же всех по домам отпустил. Но нельзя. Война. Так что, будет приказ, кого на Рождество домой отпустить, того и отпущу.

— Сами сегодня на стол соберите, а я пару — другую картофелин потру, да пока в печи огонь горит мальчишке хоть полдюжины дерунов состряпаю и сметаны пол — ложки есть, потушу их в сметане.

— Йорма, а на Рождество многих домой отпустят? — Солдаты не хотели оставлять приятную тему.

— Не знаю. Если здесь останемся, то человек трёх — четырёх, я думаю, разрешат отпустить. Если нас переведут в полк, там как большое начальство решит, но думаю, одного — двух, не больше.

— А бетон скоро начнут завозить?

— Не известно.

«Вот это кое что! Бетон возить… кузница… электросварка… В сарае, где пушки, вдоль боковой стены пуки арматуры… Большой сарай стоит на взгорке. Самое место для огневой точки. Эх заглянуть бы туда глазком, хоть в четверть глазика… Но как?.. Как? А и заглянем! Лыжи — то возле кузницы остались».

— Хорошо б и не начали до Рождества. И нас бы здесь оставили…

— Чем — то хорошо, а чем — то плохо. Здесь, конечно, свободнее, никто за спиной не стоит и каждую минуту отчёта не требует, лишь бы работу к сроку закончили. И с продовольствием легче: и паек получаем, и рыбу ловим, и хозяева не с пустыми руками приходят, если им сделать или починить что — то нужно. Сытнее здесь получается и свободнее. Зато в полку любое оборудование, любые станки под рукой. И безопаснее. Охрана там всё — таки лучше.

— Йорма, раз уж разговор об охране зашёл… Если можно, не ставь меня в караул с четырёх до семи. Лучше я две смены, с десяти до четырёх отстою, чем одну с четырёх до семи. Для меня утренний сон самый важный, — попросил Пуссинен.

— Если кто согласится поменяться с тобой, то я не против. А завтра или послезавтра с рыбной ловли Суойоки и Карполо возвратятся, дадим им денек отдохнуть, а потом так и оставим: днём две смены по шесть часов, а на ночь установим шесть смен по два часа. Согласны?

— Ты старший, тебе решать.

— Значит так и решили. И начало работы, как сейчас, в семь утра оставим. Лучше на час раньше закончим, чтобы с заказами, которые хозяева приносят, допоздна не задерживаться. А то, — Йорма хитровато скосил глаза, — подручный кузнеца не успевает. А, Петри Туокко, где ты там?

— Здесь я, господин унтер — офицер, — отозвался совсем молоденький солдат.

— Расскажи — ка мне обязанности часового, — потребовал унтер — офицер. — И особенно подробно изложи тот раздел, где написано как часовой Петри Туокко должен целоваться на посту с Кюлликки Харьянен.

— Когда?.. — Солдат смутился и оттягивал неприятную часть разговора.

— Вчера вечером.

— Мы не целовались, мы рядом стояли.

Солдаты рассмеялись и Йорма фыркнул.

— Только и всего? На посту!

— Пришла… Как прогонишь? Не винтовку же на девушку поднимать…

— Йорма, я б такую тоже не смог прогнать, — вступился за товарища Пуссинен. — И фигуркой ладная, и личиком пригожа, и попка кругленькая.

— Что вы к парню пристали? — Набросилась на них Хилма. — Посмотрите, совсем в краску вогнали!

— Ты, Хилма, в солдатские дела не встревай, — урезонил её Йорма. — Тут не шутки, тут война. И до передовой, если пораньше встать и хорошо идти, к вечеру на лыжах добежать можно. А партизаны и русские диверсанты ещё не перевелись. Заговорятся и обоим по ножу в спину.

— Господи, помилуй! — Испугалась Хилма.