Шёл разведчик по войне

Забрезжило. Высоко в небо ушла автоматная трасса. Потом из той же точки вторая, но пониже, под углом градусов в сорок пять. Пора. Поеживаясь, озяб даже за недолгое, но неподвижное сидение меж камней, мальчик выбрался из укрытия, и теперь не таясь пошёл к немецким окопам, придерживаясь визуальных ориентиров, указывающих безопасный от мин путь. Вдоль автоматной трассы, на расщепленную берёзку, от неё на «седло», на камень с выемкой посредине, дальше на пенёк, потом на воронку, которую надо обойти справа…

— Хальт!

Остановился.

— Хенде хох!

Поднял руки.

— Ком!

С поднятыми руками подошёл к немецкому окопу и спрыгнул в него.

Подполковник дождался лейтенанта.

— Нормуль?

— Так точно.

Кивнул в знак одобрения, попросил «сварганить чайковского» и опять вышел из блиндажа. На этот раз шинель надел в рукава и пуговицы застегнул. Стал внимательно всматриваться в нейтральную полосу и часовым приказал.

— Смотрите получше. Но с оружием аккуратно, без команды не применять. Понятно?

— Так точно, — Симахин со значением посмотрел на Николу.

Тут же, неожиданно для часовых через бруствер переметнулся человек в белом маскхалате и не успели они сообразить как им на это реагировать, а подполковник уже крепко обнял его, и шёпотом, чтоб не слышали солдаты, спросил:

— Ну, как?

— Нормально.

— А там?

— Похоже, порядок.

И оба быстро ушли в блиндаж.

— Что я говорил?! — Самодовольно сказал Симахин. — Оттуда человека ждал.

— Я разве возражал? — Пожал плечами Никола.

В немецком блиндаже несколько солдат и фельдфебель. Фельдфебель крупный, лицо широким овалом, а если в профиль смотреть, то в три прямые линии: одна наклонная линия — высокий, немного откинутый лоб, маленькая уступочка переносицы и вторая линия, более наклонная — нос, опять уступочка и третья, вертикальная — верхняя губа и тяжёлый подбородок. От верхней трети этой, вертикальной линии, выдаётся свисающим полукружьем нижняя губа. И надменность и скепсис в той губе, и убеждённость в собственном превосходстве надо всеми.

Открывается дверь, солдат быстро, рукой за плечо, вдвигает в блиндаж мальчика, быстро закрывает за собой дверь, чтоб не расходовать без нужды тепло, и докладывает.

— Шёл с русской стороны.

— Шпион? — Вопрошает фельдфебель и грозно и недоверчиво смотрит на мальчика.

Мальчик снимает серую кроличью шапку, кланяется. Невысокий, светлые волосы острижены «под нуль», худенький, но не истощённый, как другие блокадные дети. Глаза голубовато — серые, спокойные, лицо худощавое, несколько суженное к подбородку. Ничего примечательного, мальчик как мальчик.

— Гутен морген, хювят херрат. Их бин нихт вакоилия![1]

— Вебер! — Позвал фельдфебель. — Переводи, что этот рыжий лопочет. Я их белиберду не понимаю.

— Говорит, родители пропали без вести, дом бомбой разрушило, ходит по родственникам, живёт у них. А родственники у него и на той и на этой стороне, — перевёл Вебер.

— Почему болтается, не живёт на одном месте?

— На одном месте, говорит, прокормить его не под силу, самим еды не хватает. А если недолго поживёт, то не особенно в тягость.

— Большевикам жрать нечего — это хорошо. Спроси его, как он через русские окопы перешёл?

— Говорит, сидел за большим камнем. А когда часовой пошёл к землянке курить, перебрался через окоп.

— Да врёт он всё! — Заключил фельдфебель. — Врёт. Чтоб русский солдат ушёл с поста курить — никогда не поверю. — Выдержал паузу для пущего эффекта. — Водку он жрать пошёл, а не курить. Потому что все русские пьяницы. Бездельники и пьяницы! — И первый загоготал, но вдруг перешёл от остроумия к злобе и прошипел. — Пьяные ленивые свиньи! Ничего, скоро мы вас научим работать и уважать порядок!

Так же резко переключился на мальчика.

— А нейтральную полосу, через заграждения как прошёл? Почему на минах не подорвался?

— По чьим — то свежим следам шёл.

— По свежим следам? — Фельдфебель въедливо посмотрел на мальчика и дал команду. — Обыщите его!

Вытряхнули и даже вывернули наизнанку матерчатую сумку мальчика. Но кроме нескольких кусочков сухого черного хлеба, да одного кусочка серого, домашней выпечки, пары картофелин, сваренных в мундире, тупого столового ножа, с наполовину обломанным лезвием в ножнах — в свернутой в трубочку бересте да крупной соли в аптечном пузырьке ничего там не было.

— Ищите лучше, — настаивал фельдфебель.

Мальчика раздели и так же тщательно осмотрели одежду, прощупали даже швы и заплатки, не говоря уже о подкладке и карманах. Но и тут безрезультатно. Вернули одежду.

Очень кстати, замёрз мальчишка меж камнями сидеть, да ещё тут раздели, кожа у него, как у щипаного гусака, от холода пупырышками покрылась.

Но вида не показал, оделся спокойно и не торопясь.

В блиндаже человек, которого дожидался подполковник, молча кивнул и протянул руку лейтенанту. Снял маскхалат и ватник. Остался в грубошёрстном свитере, ватных штанах и валенках. Вопросительно взглянул на подполковника.

— У себя переоденешься. А сейчас, — уже лейтенанту, — пока старший лейтенант по быстрому чайком согреется, скажи пулемётчикам, пусть пальбу прекращают.

— Есть! — Лейтенант согласно кивнул, козырнул и вышел.