Шипучка для Сухого

Он стоит у панорамного окна, смотрит на туманный город у своих ног. Победитель по жизни.

Высокий, худощавый, с прямой спиной, в строгом костюме. Короткая стрижка, руки в карманах.

Оборачивается.

И меня опять, как и всегда, оглушает его взгляд.

Холодный, острый, жестокий. Для других. Не для меня.

На меня он всегда смотрит так, словно я — самое прекрасное, самое невероятное, самое желанное в мире.

Он всегда так смотрел.

С самого первого раза.

С самой первой встречи.

2. Примерно двадцать лет назад…

— Ох, девочка, я не знаю, зачем вас вызвали… Все прошло уже.

Я с сомнением смотрю на чистенькую старушку в темном платке, сидящую на поребрике у часовни.

— Давайте давление сейчас померим, посмотрим…

Она послушно протягивает мне руку, я надеваю манжету, накачиваю, смотрю на тонометр. Повышенное, но не критично.

— Может, все же проедете с нами? До больницы?

Рядом бурчит что-то Лариса, моя медсестра, ей явно не нравится моя участливость.

— Нет, не надо доча… Я до своих дойду. Они тут все у меня. Сын, сноха, внуки… И муж тоже здесь… Сразу всех и повидаю…

Я убираю тонометр в сумку, прощаюсь и молча иду к выходу.

В конце концов, все, что могла, я сделала. Если она свалится прямо возле могил своих близких… Кто будет виноват?

Прохожу мимо ряда могил, глаз цепляется за мужчину, неподвижно сидящего у одной из них. И меня отчего-то бьет дрожью, столько в обычной, казалось бы, позе, напряжения.

Не люблю кладбища.

Гнетущая атмосфера, флер безысходности и жути. Особенно наши, питерские, не люблю. Особенно старые. Но Смоленское еще неплохо, по сравнению с другими. Как-то полегче здесь.

Смотрю на время.

Скоро конец смены, скоро можно выдохнуть.

Лариса опять что-то бурчит и топает впереди меня к воротам, за которыми мы оставили машину.

Проезд очень узкий, да и ворота в вечернее время закрывают. Поэтому пришлось пешком.

Удивительно, что в такое время еще есть люди на кладбище.

Я опять смотрю на мужчину. Еще не поравнялась с ним, но уже скоро.

Видно, что высокий, короткие темные волосы.

Дорогое черное пальто. Шарф.

Сидит боком к проходу. Курит, странно держа сигарету в горсти. Так, что не видно ее практически.

Лариса ускоряется и выходит на ворота.

Я делаю еще пару шагов, равняюсь с мужчиной и опять смотрю на него зачем-то.

В сгущающейся темноте его фигура похожа на памятник.

Такая же черная и недвижимая. Жуть.

Я хочу быстрее миновать его, ускоряюсь, и тут он поднимает голову и смотрит на меня. В упор.

Я спотыкаюсь и застываю на месте.

Его глаза в полутьме кажутся светлыми.

И пустыми. Холодными. Змеиными.

Да, это последнее сравнение очень актуально, потому что я стою, завороженная.

Он прищуривается, смотрит на меня, неторопливо затягивается… И отворачивается опять к надгробию.

И я, вроде, могу дышать. И, вроде, могу двигаться. И, вроде, могу идти…

Не могу.

— Простите, — мой голос в тишине и полумраке раздается очень громко, — у вас все в порядке?

Он опять поворачивается ко мне. Теперь уже немного удивленно смотрит, смеряя меня с ног до головы внимательным взглядом, от которого я ежусь.

— А что? По мне заметно, что не так?

Голос у него, вроде тоже тихий и спокойный, звучит гулко, и в то же время царапуче.

— Вообще-то заметно… Может, вам нужна помощь?

Он встает, докуривает в два затяга сигарету, тушит и прячет в карман пальто.

Пока я удивленно наблюдаю за этим, он успевает сделать несколько шагов в мою сторону.

И неожиданно оказывается рядом.

Я поднимаю подбородок, потому что он и в самом деле высокий.

Теперь, вблизи, я могу его лучше рассмотреть. Лет тридцать — тридцать пять на вид, тяжелая челюсть, небритость, усталые глаза, короткие волосы. Красивый.

— Ты совсем недавно работаешь, так?

Интересно, с чего взял? Неужели, настолько ребенком выгляжу?

— Почему вы так думаете? Я имею профильное образование, и еще повышение квалификации…

— Да нет… Просто наивная еще… Маленькая. Тебе сколько лет, веснушка?

— Мне двадцать один! И, если вам не требуется помощь…

— Ты до скольки работаешь?

— Смена скоро… А в чем дело?

— Я сегодня заеду за тобой.

— За-за-ачем?

— Ну ты же предлагала помощь?

И тут, несмотря на мой временный ступор, до отупевшего мозга начинает доходить…

Он что, решил, что я к нему клеюсь? Что, прямо серьезно так решил? Что я на работе, идя с вызова, на кладбище…

Я сжимаю кулаки, отвожу взгляд, и резко шагаю в сторону.

Мало тебе, Оля? Не поняла еще, за время стажировки в больнице и месяцы работы на скорой, насколько люди могут быть скотами?

Вот тебе очередное доказательство. Жри, не обляпайся.

Я обхожу мужчину, больше не глядя на него, подавленная осознанием собственной наивности и глупости, а он внезапно перехватывает меня за локоть, возвращает на место, и, несмотря на сопротивление, приподнимает подбородок:

— Эй, шипучка, ты чего? Испугалась?

— Отпустите, что вы себе позволяете?

Я и в самом деле шиплю, злобно выталкиваю слова сквозь зубы, дергаю подбородок, но он не пускает, смотрит внимательно, с удивлением и интересом:

— Да не бойся ты. Просто хотел поговорить…

— Нет!