Шипучка для Сухого

Главное, что практически все пять лет… Да и скрипач… Кто он? Никто. Так, баловство.

Вася говорил, что он на ночь не оставался у нее.

Меня, конечно, все равно грызло, и на стену лез, особенно изучая фотки, как он ее за руку держит в ресторанах.

Но на ночь не оставался. Значит, будет жить. И, возможно, даже играть.

Я смотрю на свою девочку, на ее истерзанные губы, такие вкусные, что слюни непроизвольно начинают накапливаться во рту, глажу ее по животику, мягко продвигаясь вниз.

Я словно с ума сошел, осатанел, всю ночь ее не отпускал и нисколько не насытился. По-прежнему голодный.

А воспоминания о непонятном музыкантишке еще больше распаляют.

Давай, Шипучка моя, просыпайся…

Я не могу больше терпеть.

28. Примерно пятнадцать лет назад

— Олька…

Руки, такие знакомые, такие нужные сейчас, скользят по груди, спускаются ниже, трогают уверенно и привычно. Это опять для меня привычно, да. Словно прошлое вернулось. И не было этих лет заморозки.

Одиночества.

Я так же, привычно, подаюсь к нему, изгибаюсь, тело просто и бессмысленно радуется своему единственному владельцу. Хозяину. Только ему послушное. Только его хочет.

Я в полусне, слышу шепот, и мягкая, такая сладкая-сладкая волна идет от низа живота, куда уже забрались эти нужные моему телу руки, вверх, к сердцу, и оно бумкает. Бум-бум-бум… Все убыстряясь, перегоняет кровь толчками, распределяя удовольствие по каждой клеточке.

Я никогда не принимала наркотики, я мало пила и не курила практически. Но я могу точно сказать, что чувствуют наркоманы от первой, самой желанной дозы, что чувствуют курильщики от утренней сигареты, что чувствуют алкоголики от первой после завязки рюмки.

Все всё прекрасно понимают. Это пагубная привычка. Она — убивает. Но удовольствие настолько велико, что невозможно отказаться. Пока не заменишь чем-то другим, менее смертельным…

Ты — моя смертельная болезнь, Олег. Моя пагубная привычка.

Ты меня убиваешь.

Вернее, убил уже.

И теперь… Теперь оживляешь. Зачем-то.

Я открываю глаза и пытаюсь вырваться из плена настойчивых ласкающих рук, но ничего не выходит.

Олег одним длинным движением проникает в меня, и воздуха не остается даже на вдох.

Что уж говорить о руках моих, бессильно уцепившихся за плечи?

Я напрягаю пальцы, отворачиваюсь от жадных губ, стараюсь не поддаваться, не двигаться навстречу медленным, сильным толчкам, но ничего не выходит.

Мои руки оказываются прижатыми к кровати над головой, мои губы беспомощно раскрываются под напором его губ, и даже застонать толком не получается, не дает он мне стонать. Жадно имеет, ускоряясь, все сильнее двигаясь, заставляя проклятое послушное ему тело отвечать. Реагировать.

Поддаваться.

И в итоге я сдаюсь. Пусть. Еще чуть-чуть. Немного совсем. Совсем.

А потом…

Додумать я не успеваю, Олег убыстряется, отрывается от губ, меняет позу, забрасывая мои ноги себе на плечи, угол проникновения меняется, и я кончаю практически сразу. И так громко и сильно, что потом даже дышать какое-то время не получается.

Пелена перед глазами, ноги подрагивают. Как в тумане, ощущаю последние, самые жесткие, безжалостные движения в себе, а потом Олег негромко и довольно матерится и укладывается рядом, по-хозяйски подтягивая меня к себе под бок.

И да, я позволяю себе и эту слабость. Просто лежать с ним, дышать одним на двоих, пахнущим сексом воздухом. Слушать успокаивающееся сердце. Ощущать тяжесть руки и на талии, жар кожи. Это мой маленький личный кайф. Последнее затишье перед тем, как закончится действие наркотика.

И наступит ломка.

— Люблю тебя, Олька…

Тихий шепот обескуражил бы. Если б я могла его еще воспринимать так, как ему хотелось.

Но я не собираюсь этого больше делать. И потому молчу. Он ждет, наверно, ответа.

Зря, Олег. Опоздал ты. И сильно.

Я шевелюсь, выбираюсь из объятий.

Потеря его тепла ощущается катастрофой. Но я терплю. В конце концов… Лучше обрубать сразу. Чтоб без привыкания.

Хотя… Оно уже есть, привыкание. Ну, значит, с наименьшими потерями.

А не как в прошлый раз.

— Кофе?

— Да.

Олег понимает, что что-то не так, тоже собирается, садится на постели, смотрит на меня внимательно, изучающе.

Я от этого взгляда ежусь. Но не подаю вида.

Нет, Олег. Больше нет.

Иду на кухню, накидывая по пути халатик, варю кофе.

Он приходит следом. Уже умытый, натянувший джинсы.

Я избегаю на него смотреть. Варю кофе, занимаю мысли тем, что сделать на завтрак.

Он смотрит. Смотрит, смотрит, смотрит…

Господи, этот его взгляд!

Не смотри так на меня, Олег! Не смотри!

— Олька… — шепчет он неожиданно, и турка со стуком опускается на столешницу. Неправильно это, след останется… О чем я думаю? — Оль… Прости меня, дурака, а? Оля…

Я вдыхаю. Выдыхаю.

Смотрю, как от горячего днища турки по столешнице расплывается пятно. Надо разговаривать. Надо.

Снять интоксикацию.

Я убираю турку на плиту, сажусь напротив, твердо смотрю в глаза. Светлые, жестокие глаза моего убийцы.

Ну что, Олег, поговорим?

Не сказать, чтоб у меня было много сил, но…

— Я тебя давно простила, Олег.

И это правда. Правда, черт.

— Простила. Но забыть не смогу.

— Ольк…