Шипучка для Сухого

Про мокрый Питер, про его бабушку и дедушку, про прабабушку, которые бы очень, просто очень радовались, если б им довелось дожить и увидеть его. И про отца его тоже рассказывала. Про то, что не держу зла, что он хороший и заботливый.

И, может, когда-нибудь…

Я не анализировала, почему я не хочу сейчас видеть Сухого, и не собираюсь этого делать. Раз не хочу, значит, так надо.

Все это время я знала, что у него все хорошо. Что он выздоровел и оправился.

Только человек с завидным здоровьем может развить такую бешеную активность по моим поискам.

Но суть в том, что я и не пряталась!

Ходила по парку, до магазина, гуляла по близлежащим улицам, наслаждаясь на редкость мягкой московской зимой.

Раз не нашел, значит и не надо.

Иногда мне казалось, что я замороженная царевна. Или спящая. И мне нужен тот, кто меня разморозит.

Странный выверт сознания, может, глупость и жестокость по отношению к Олегу. Но я так чувствовала.

И хотела тишины и спокойствия в самые тяжелые и ответственные для меня дни. И я этого инстинктивно добивалась. Получала.

А сегодня с утра что-то так тревожно мне.

И Димка толкается. Он начал это делать в пять месяцев и теперь не останавливается. А сегодня прямо прицельно по печени лупит. Будет каратист. Или футболист…

По мокрой парковой дорожке, в сторону корпуса, идет человек. Мужчина.

Темная фигура, в пальто.

Такая знакомая.

Я смотрю.

Сердце стучит. Ноги подгибаются.

А потом неожиданно изнутри я получаю пинок такой силы, что подбрасывает на месте буквально.

Я подхватываюсь и выбегаю.

Прихватываю куртку из гардероба и вываливаюсь на крыльцо ровно в тот момент, когда Олег поднимается по ступеням.

Куртка не сходится на животе.

И взгляд Олега упирается в первую очередь в него.

Я замираю.

Жадно смотрю в его глаза.

На его расширяющиеся зрачки, на мертвенную бледность, моментально высветлившую лицо до цвета весеннего снега.

Он медленно поднимает взгляд на меня.

И в глазах его…

В глазах его, жестких, жестоких даже, знакомое выражение.

Словно я — самое дорогое, что есть в его жизни, главное чудо, нечто невероятное и неземное.

Он всегда так смотрел на меня.

С первой нашей встречи.

Ничего не изменилось.

До сих пор.

Ну привет, Олег! Ты меня нашел.

Расколдуешь?

Эпилог 1

— Как думаешь, на колени упадет?

Лысый задумчиво оценивает диспозицию, две застывшие друг напротив друга фигуры на крыльце, закуривает.

— Вряд ли… — Ремнев неодобрительно косится на дым сигареты, но замечания не делает, — он же не Носорог…

— Ну да… — соглашается Лысый, не без удовольствия выдыхая дым прямо в сторону Ремнева, — у Паши-то ноги послабее будут.

— Да кто бы говорил, — подначивает Ремнев, — сам-то, бл*, как про второго узнал, так чуть мимо стула не сел!

— Да не пори херни, — огрызается Лысый, заметно смущаясь, — вообще не было такого.

— А то я не присутствовал, когда тебе Расческа твоя звонила и матом в трубку визжала, что ты, козлина такой, подставил ее. Никакой осторожности!

— Заткнись, а? — сопит Лысый, — я-то уже все, пережил, а тебе предстоит еще!

И тут же замолкает, понимая, что сказал.

А Ремнев наконец-то отворачивается от немой сцены на крыльце, которую они с Лысым наблюдают с почтительного расстояния, чтоб, не дай Бог, под стрелу не попасть, и смотрит на Мишу. Нехорошо сузив глаза.

— Не понял сейчас…

Лысый, осознав, что прокололся, только плечами жмет. Показательно не напрягаясь. Показательно.

— Все ты понял.

— Это ты откуда знаешь, сука? — Ремнев делает шаг к Мише, и даже, кажется, пытается руки распустить, взять за грудки, но Лысый уходит в сторону и легко толкает в плечо, предупреждая, чтоб не зарывался. — Откуда ты знаешь то, чего я не знаю?

— Оттуда. От Маринки!

— А какого хера ты разговариваешь с моей женой? И какого хера она тебе говорит о ребёнке раньше, чем мне? — уже орет Ремнев, мало себя контролируя и пытаясь опять поймать Лысого.

Хорошо, что эту тупую ситуацию никто, кроме них не видит.

Их босс уже отмер и утащил свою глубоко беременную находку с холода в тёплое помещение, и теперь явно выйдет нескоро. Может, уже наказывает ее там. Хорошо бы. За все их нервы полугодичные.

Лысый бы вот точно наказал, если б его Ленка такое сотворила. Она и за меньшее огребала по жопе.

— Да утихни, Отелло, бл*, - шипит он, отходя, на всякий случай, на два шага назад. А то с этого придурка станется начать кулаками махать.

Нет, они таким образом отношения выясняли несколько раз, с попеременным успехом, но сейчас чего-то неохота ни за что отхватывать.

— Она Польке Носороговой только вчера сказала! А Полька — Ленке! А Ленка — мне! Ленка сказала, она даже тест еще не делала. Вот сделает — тогда тебе скажет. Так что прости, сюрприз испортил тебе. Но ты все равно удивись. Понял?

Ремнев какое-то время сопит тяжело, изучая невозмутимую физиономию подкуривающего очередную сигарету Лысого.

Потом выдыхает. Поправляет лацканы пальто. Лысый усмехается про себя пижонскому жесту.

— Ну, как думаешь, ждать его?

— Нет, поехали. Ему не до нас. Завтра или послезавтра покажемся, он должен быть в настроении. Тогда и про «Глобал» опять закинем удочку.

— Да, нормально. А то жаль, поллярда уплывает.

— Вот именно!