Шипы и розы

Старушка оказалась на редкость разговорчивой. Мы окружили ее и с любопытством рассматривали новенький, из льняной ткани, сарафан с вышитыми на рукавах петухами и пеструю косынку.

— Вы, мамаша, как на свидание нарядились, — добродушно улыбаясь, заметил Гречка.

— Именно на свидание сюда, к вам, спешила. Вчера хворост собирала, видала вас. Пока отнесла вязанку, а вас и след простыл. К молодым потянуло, дорогой кавалер.

Старушка попросила у Тани ружье, повертела его в сухих, но крепких руках, попробовала прицелиться.

— Глаза-то у меня еще хорошие, — сказала она и, обращаясь к Гречке, добавила: — Учи стрелять, храбрый воин.

Гречка залился смехом.

— О це клюква! — нараспев произнес он свою обычную прибаутку и принялся показывать старушке правильный прицел.

Прасковья Даниловна — так звали нашу гостью — посетила три занятия. Приходила она все в том же сарафане с петухами на рукавах.

На третий день ей посчастливилось выбить первую десятку. Она встала и проворно подошла к Гречке.

— Сердечно благодарю тебя, сынок дорогой… Вот теперь-то уж я непременно убью его, дьявола! А то на заседании правления на смех меня скоморохи подняли. Я им покажу, лоботрясам, как над старым человеком измываться!.. Я его лиходея с одного патрона кокну… До свидания, детки!

Поклонившись, Прасковья Даниловна поспешно скрылась за густыми кустами.

Гречка оторопел. Пожимая плечами, он растерянно смотрел на нас, как бы спрашивая, что ему делать. Мы почему-то неудержимо, громко смеялись. Затем, опомнившись, Гречка ринулся вниз по тропинке и громко закричал:

— Кого кокнете, мамаша? Кого?

Возвратился он минут через десять. Волосы на его голове были всклокочены, ворот гимнастерки расстегнут, на лице алела свежая, довольно-таки большая царапина.

— Не догнал, будь ты неладна! Столько этих дорожек! То вниз, то вверх. И кусты всюду, как стена. Вот так дала задачу, ведьма. Ну что будем делать, а? Вдруг какая-нибудь кровная месть?…

— Да ничего. Пошутила, наверное, — успокаивали мы его.

В первые дни Гречка очень волновался, вспоминая бабку. Он откровенно признавался нам:

— Кто ее знает, что она задумала? Приколотит кого, а ты отвечай. Вот бисова напасть!

Прошло около месяца, и мы совершенно забыли о старушке.

И вот мы снова собрались на той же поляне у обрыва на заключительное занятие. Прошло оно хорошо: три девушки стреляли по-снайперски и остальные — не плохо, и Гречка чувствовал себя, что называется, на седьмом небе.

Мы собрались уходить домой, как над кручей зашуршали кусты, и на поляну вышла Прасковья Даниловна в льняном сарафане с петухами на рукавах. Она чинно поклонилась всем нам и сказала:

— Вот он, лиходей! Показать принесла вам, детки. Ну и настырный! Повадился на ферму, будто к себе домой. И всегда в одно время прилетает, хоть часы заводи. Глянешь — висит в небе, будто его за нитку привязали.

Она бросила на траву убитого коршуна. Могучая и красивая, в плотном оперении птица упала на спину, выставив желтые, сжатые в кулачки лапы.

— Наука твоя, сынок дорогой, как видишь, впрок пошла, — добавила Прасковья Даниловна, обращаясь к Гречке. — Сколько он, подлюка, цыплят да утят у меня потаскал, счету нет! Просила я сторожа нашего Силантия подкараулить его, шельмеца. Да он, Силантий-то, зажмуряется, когда стреляет. Прямо потеха. «Я, — говорит, — на войне в обозе служил, хомуты для артиллеристов подшивал…»

Старушка весело рассмеялась. Сейчас она, радуясь своему успеху, казалась еще моложе и резвее, остроумно отвечала на украинские прибаутки Гречки, в шутку журила девушек за то, что они до сих пор не покорили сердце «такого орла», и, наконец, пригласила всех нас на яичницу.

Бурлящую в каменистом ложе горную речушку мы перешли по узкой, сгибающейся до самой воды вербовой перекладине. Коршуна нес Гречка. Как только миновали кустарник, началась широкая, огороженная проволочной сеткой площадка птицефермы. В стороне копались белые куры. Их было так много, что издали казалось, будто на траву выпал невзначай снег.

— Правленцам нашим и насмешникам утерла-таки я нос, — сообщила Прасковья Даниловна.

Мы зашли на площадку. Услышав знакомый голос, чистенькие куры и голенастые петухи окружили старушку, забегали ей наперед, испуганно кося на коршуна разноцветные бусинки глаз.

Юрий Разумовский

РОСТ