Шипы и розы (Шепот роз)

В былые времена, до приезда Моргана в Лондон, Сабрина наверняка легла бы в кровать задолго до грозы, накрылась одеялом с головой и дрожала бы от каждого раската грома. Но сейчас она с какой-то жадной радостью ожидала, когда же разразится буря, и заранее предвкушала восторг, с которым встретит разгул стихии.

Наконец дождалась. Крупная капля угодила прямо в рот, и молодая женщина счастливо рассмеялась. А потом хлынул проливной дождь, моментально промочивший тонкую ночную рубашку. Вместо того чтобы искать убежища под крышей, Сабрина откинула голову и подставила лицо мощным освежающим струям, заливавшим щеки и горло, бодрившим душу и тело.

Когда сверкающая молния в очередной раз высветила сад, Сабрина внезапно увидела Моргана. Он где-то бросил свой фрак, ворот белоснежной сорочки широко распахнулся, ветер нещадно трепал длинные волосы. Весь новоприобретенный светский лоск соскочил с него, и сейчас белокурый великан напоминал грозного хищника, покинувшего свое логово в поисках добычи.

Казалось, между ними проскочила искра, Сабрина даже почувствовала легкое покалывание, будто наэлектризованная. Морган не стал возиться с инвалидной коляской, а просто взял жену на руки, отнес в комнату и положил на неубранную кровать.

— Ты забыл коляску под дождем, она может заржаветь, — слабо запротестовала Сабрина.

— Ну и пускай ржавеет, — отмахнулся Морган, вернулся и запер на засов дверь террасы; шум дождя притих. Бешеные водяные струи били по стеклу, за окнами громыхало, а в комнате было тепло и уютно.

Сабрина молча наблюдала за тем, как муж ковыряется кочергой в камине, стараясь расшевелить дрова; под тонким шелком мокрой рубашки играли мощные мускулы.

— Мне кажется, ты достаточно долго пробыл в Лондоне, чтобы уяснить, что молодой леди неприлично принимать мужчину в своей спальне, — поддразнила она Моргана.

Он повернулся к Сабрине лицом, и стало видно, что глаза у него полны грусти.

— Даже если она приходится ему женой?

При этих словах у Сабрины бешено заколотилось сердце. «Значит, не все потеряно, если он по-прежнему считает меня своей женой», — радостно билось в голове. Морган же считал, что его появление в доме Бельмонтов — еще одна ошибка из длинной цепи промахов, которые он допустил с того момента, когда согласился взять в жены дочь Дугала Камерона. Он не сводил с нее глаз, и расстояние между ними уменьшалось с каждой робкой улыбкой, освещавшей ее лицо; осознание собственной ошибки меркло при каждом взгляде на то, как она нервно облизывает пухлые губки.

«Жена». Это слово должно быть священным и нерушимым, каким и повелел ему быть Господь. Таким же святым, как Библия, выглядывавшая краешком из-под матраца. Столь же святым, как скомканные простыни и мягкие пуховые подушки, на которых лежала Сабрина.

Она вжалась спиной в постель, когда над ней нависла тень мужа, но Сабрина боялась не его, а себя.

— Не могу, — еле слышно пролепетала она, отводя глаза.

Морган присел на кровать, взял жену за подбородок и повернул лицом к себе.

— Что бы ни принес нам завтрашний день, — тихо сказал он, — сегодня ты все еще моя жена.

Сабриной овладел стыд, вырвались наружу и потекли по щекам слезы, которые она долго сдерживала.

— Ты ничего не понимаешь. Я недостойна тебя. Меня уже нельзя назвать полноценной женщиной. Сама не знаю, что делать. Я просто не смогу доставить тебе удовольствия, которого ты достоин.

Морган согнал поцелуем слезинку, потом другую, размазывая языком соленую влагу; издал горлом воркующий звук.

— Мне не нужна другая женщина, тебя мне более чем достаточно. Уверяю, ты можешь доставить мне несказанное наслаждение, о таком можно только мечтать.

Невыносимо сладкий жаркий рот начал путешествовать вниз по шее молодой женщины, добрался до груди, сдвинул языком край ночной рубашки и жадно приник к телу, заставив Сабрину затрепетать; сильные пальцы зарылись в шелк темных волос; Морган поднял голову и взглянул в сверкающие глаза жены.

— Давай снимем твою рубашку. Она насквозь промокла, и ты можешь простудиться.

Это полностью исключалось, потому что ее тело пылало жаром. Сабрина практически не почувствовала холода, когда Морган снял с нее рубашку. Никогда прежде она не ощущала себя такой беспомощной. Этот человек мог сделать с ней все, что пожелает. Абсолютно все. «Но ведь это мой муж», — мысленно напомнила она себе. И все равно чувствовала: то, что сейчас неизбежно свершится в тиши дома ее тетушки и дядюшки, в каком-то смысле дурно. Недопустимо.

Но пока Морган ограничивался поцелуями, нежно и бережно касаясь ее губ, и с каждым разом становился все более требовательным, горячий язык совершал свой бег все быстрее, и Сабрина невольно поддавалась нарастающему ритму, настал момент, когда уже она сама требовала все большего.

— Господи! — воскликнул Морган, коснувшись губами тонкой шеи жены. — Я всегда знал, что приму смерть от Камеронов.

Он сполз вниз, покрывая короткими поцелуями высокую грудь, впалый живот, знакомую родинку на бедре; в пламени камина белокурые пряди отсвечивали золотом.

— Не надо! — яростно прошептала Сабрина.