Широки врата

Было очень приятно сидеть и общаться, пока совершалось действие, которое было мечтой человечества в течение двадцати или тридцати веков, или, возможно, с того времени, как первый человек увидел орла и ястреба, летающих с восхитительным изяществом и заманчивой легкостью. Альфи сказал: «Мне никогда не надоедало заниматься этим и учиться этому». Ланни ответил: «Давай», потому что он знал, что эта роскошь обходится недёшево.

Самолет начал подниматься, и в ушах пассажира появилось шипение. Пилот сказал: «Не разрешайте мне поднимать вас слишком высоко, я привык, вы знаете». Ланни подождал, пока не понял, что могут выдержать его барабанные перепонки, а потом сказал: «Прошу пощады!»

Они выровнялась на высоте трех километров, и там было явно холодно, даже в лётном костюме. Альфи спросил: «Попробуем потерю скорости?» Ланни знал все об этом, что это самый страшный несчастный случай, который может произойти с самолётом. Он начинает заваливаться и рушиться вниз, выходя полностью из-под контроля, если пилот не знает трюка. Но боевые пилоты должны знать каждый трюк, и этот особенно, поскольку он является средством ухода от преследователя, чтобы исчезнуть в мгновение ока из поля зрения. Ланни спросил: «Ты пробовал его на этом самолете?» И когда его друг ответил: «Много раз, и вот что я придумал», в ответ тот сказал формулу, которую его страна дала миру: «ОК».

Так вдруг самолет на половину перевернулся и стал скользить боком. Сначала не поймешь, что падаешь, потому что земля была далеко. Потом понимаешь, что земля быстро приближается, а воздух давит на барабанные перепонки, и кровь чувствуется в венах. Инстинктивно пилот будет упорно тянуть ручку управления, потому что это обычный способ выровнять самолёт, но теперь ручка управления не будет двигаться. И чем сильнее её тянуть, тем хуже будет обстоять дело. То, что нужно сделать, это перейти в пикирование, набрать скорость и еще больше скорости, и если есть достаточно высоты, то можно выйти из пике. Ланни сжал руки и постарался не пугаться. Он знал, что если умение его друга подведёт, то бояться долго не придется. В его ушах начался потрясающий рев, и когда самолет начал выравниваться, то в глазах его почернело, и он упал на свое место и не почувствовал посадки. Когда он снова открыл глаза, у него кружилась голова, а все предметы были размыты. Он услышал голос своего молодого друга в большой тревоге: «О, Ланни, я не должен был делать этого!» Он сразу же понял, что вернулся на английскую землю и обязан изобразить улыбку на своём лице. Он сделал усилие, и заметил: «Это довольно любопытно, примерно так же, как принимать обезболивающее».

«О, какой я дурак!» — воскликнул парень.

«Совсем нет», — быстро ответил Ланни. — «Интересный опыт, и я рад, что получил его».

— «Вы просто не привыкли к этому. Я готовился к этому постепенно, и мне следовало бы почувствовать разницу». Ланни увидел, что Альфи пытался сохранить лицо своего друга в присутствии прибежавших механиков и курсантов.

Теперь американцу следовало играть в соответствии с правилами. Поэтому он сказал: «Теперь я знаю, что вы чувствуете, ребята, когда вы уходите от мятежников». Здесь были те, которые получали свою подготовку для той же цели, что и Альфи, и Ланни был им представлен. Некоторое время он сидел и слушал разговоры о разных самолётах и как они ведут себя при пикировании. Он был рад, что ему не нужно было двигаться, пока он не был уверен, что его ноги не пришли в норму, и что он не устроит спектакля окружающим.

V

Вернувшись в Париж, Ланни получил автомобиль и поехал к Труди. Они обменивались осторожными письмами, в которых их работа упоминалась, как «эскизы». Ланни написал, что Командор нашел приятное место жительства в Питсбурге. Труди, в свою очередь, заявила, что один из людей, которые занимался продажей ее художественных работ, попал в серьезную аварию.

Ланни прибыл в её студию в конце дня, и первый вопрос был об этом деле. Человек, о котором шла речь, бывший школьный учитель и социал-демократ, теперь беженец, зарабатывающий себе на жизнь переводами в Париже, исчез. Этим было сказано все. Он попрощался вечером со своим другом в кафе и пошёл к себе на квартиру, но туда не прибыл. Прошло более двух недель, а французская полиция не смогла найти никаких его следов.

Для Труди это было очевидно, что гестапо напало на след этого человека и убрало его. Таких случаев было несколько, и не только во Франции, но и в Швейцарии, Австрии, Чехословакии — во всех странах, граничащих с Нацилэндом. Труди подозревало Сюртэ Женераль, замешенной в этом деле. Она сама держались в стороне, но друзьям пропавшего человека в полиции сказали, что он, возможно, упал в реку, или покончил с собой, или бежал с какой-либо женщиной, или прятался от долгов. Они были мастерами оправданий, когда хотели избежать неприятностей от дерзкого и опасного соседа. Этот случай отличался, сказала Труди, от того, когда исчез русский генерал, видный деятель белогвардейского движения, и было подозрение, что он стал жертвой ОГПУ!