Широки врата

Она спрашивала его об этом раньше, так что он не был удивлен. — «Этой мысли не может избежать никто из нас, дорогая. Но ты должна знать, что я не устраиваю обезьяньи трюки».

— Возможно, ты пытался помочь мне, чтобы сделать меня счастливой.

— Это был бы самый дешевый и простой способ, но я выбрал трудный. Наша любовь должна опираться на фундамент истины.

— Ланни, дай мне слово, что ты не сказал мадам ничего о нас?

— Честное слово джентльмена, возлюбленного и друга. Я никогда не называл твоё имя мадам или кому-либо еще за пределами Германии с тех пор, как узнал о вашей подпольной работе более четырех лет назад. Я никогда не называл имя Люди, за исключением того сеанса с Бхиккху, о котором я тебе рассказал.

— Я должна этому верить, Ланни.

— На самом деле ты веришь. Я серьезно воспринимаю эти паранормальные явления, делаю заметки о них и изучаю их. Я стремлюсь использовать все мои знания, чтобы понять, что они означают. Я стараюсь не позволять себя обманывать, и я, конечно, никогда не думал обмануть кого-либо еще. Я ищу то, что может быть ключом к новым сферам знаний. Это могут быть духи умерших, или это могут быть наши воспоминания, живущие собственной жизнью. Это может быть своего рода разумная плазма, работающая независимо от тебя и меня, создающая новые формы так же, как ты рисуешь картины или я играю мелодии. Может быть это другой процесс созидания, я не знаю, что это такое, но я понимаю, что это реальность, и я пленён ею и хочу выяснить все, что могу. Расскажи мне теперь о Люди.

— Он говорил о нас самым прозаичным образом. Он знает, как я живу. Он даже упомянул auberge, где мы провели в минувшие выходные, и старый armoire, который, как ты сказал, понравился бы твоей мачехе.

— Он не сказал, как он узнал эти вещи?

— Он сказал, что он не может объяснить мне, потому что я не смогу понять. Он повторил это, и, конечно, это кажется, скорее, отговоркой.

— Не обязательно. Как бы ты объяснила бы ребенку алгебраическую формулу?

Ланни предусмотрительно взял с собой записную книжку и нацарапал слова, такие как armoire и oeufs а la coque, которые он заказал на завтрак в их последней поездке. Также имя «Estaire», которое Люди дал мачехе Ланни. Можно было бы предположить, что здесь был замешан французский разум или язык. Люди ничего не говорил о Германии, за исключением того, что он знал о работе Труди и о своей помощи ей. Он хотел заверить ее, что не нуждается в ней там, где он был, и что он счастлив своим счастьем. Он говорил языком духовности, который был чужд марксизму. Когда она прокомментировала это, он ответил: «Когда я, это я, и знаю это, не правда ли?» Он засмеялся, и продолжал убеждать ее, что это был на самом деле он, упоминая различные домашние мелочи, включая зубную щетку с ручкой из пластика ярко-фиолетового цвета.

XI

«Ну, вот и все», — сказал Ланни. — «Я думал, что это может случиться с тобою рано или поздно. А теперь что ты собираешься с этим делать?»

— Я пытаюсь вспомнить все, что он говорил, и увидеть, есть ли там что-нибудь, что я сама не знаю.

— И тогда ты решишь, что это телепатия. Но не обманывай себя словом. Не забывай, какое предположение ты делаешь. Твой разум и разум мадам объединились, или, по крайней мере, у них есть какой-то способ утечки из одного в другой, или способ такого смешения, что вы не можете хранить секреты от друг от друга. То есть это, конечно, что-то новое, и это стоит знать.

— Да, но это не Люди.

— Мне кажется, что если два разума могут общаться без материальных устройств, то намного легче поверить, что два разума могут существовать вне материи.

— Теоретически, я согласна. Но в моих сегодняшних чувствах появится большая разница, если я решу, что разговаривала с мадам, а не с Люди.

Ланни улыбнулся. — «Бедный старый Захаров последние шесть или семь лет мучает себя этой разницей».

«Да, кстати!» — вспомнила Труди. — «Я полагаю, что я получила сообщение для него. В конце Люди как-то исчез. Он стал говорить какой-то бред, который я не смогла понять. А потом вмешался Текумсе и сказал, что появилась маленькая темная дама и пытается говорить. Но она говорила еще на одном иностранном языке. А иметь много языков это глупо, это плохо, так было в его собственной земле, когда индейцы воевали друг с другом, потому что не могли понять друг друга. Дама продолжала говорить: Coraje! — это испанский?»

— Да. Мужество.

— Тогда она говорила какие-то французские слова, и их повторил Текумсе. Она хотела, чтобы ее муж имел coraje, и пришёл к ней. Он будет в ближайшее время, и он не должен бояться.

— Мадам знает, что она собирается Балэнкур сегодня вечером, так что кажется, все довольно очевидно.

«Так или иначе, скажи ему это», — попросила Труди. — «Нет сомнений в том, что бедному старику потребуется coraje прямо сейчас».

«Робби говорит, что он способствовал делу Франко», — заметил ее спутник. — «Поэтому я сомневаюсь, что ты слишком захочешь ему помочь».

XII