Широкий Дол

– Боже упаси! – сказала она. – Нет, конечно! После свадьбы мы с вашим отцом лишь один сезон провели в Лондоне, и там я чувствовала себя настолько отставшей от современной моды, что мне и в голову не приходило украшать себя старомодными драгоценностями. Мне их, согласно обычаю, преподнесли в день свадьбы, а потом просто положили в банк. Но Селия должна хотя бы увидеть их в октябре.

– В октябре? – переспросила я и уронила свое вечное вышиванье. При этом игла вонзилась мне прямо в большой палец.

– Бедная Беатрис! – воскликнул Гарри. – Как только ты закончишь вышивать этот носовой платочек, я непременно заберу его себе. Да на нем уже больше кровавых пятен, чем ниток. Каким мукам вы ее подвергаете, мама!

– Истинное мучение – это пытаться чему-то ее научить, – смеясь, возразила мать. – Она целыми дням скачет где-то в холмах, возится с твоими овцами и после этого, естественно, вряд ли способна сделать хоть один стежок. И потом, Беатрис никогда не умела толком с иголкой обращаться.

Она снова бережно сложила драгоценности в ларец и понесла его к себе в комнату, а Гарри взял мою левую руку и, глядя на большой палец, где набухала капля крови, снова сказал:

– Бедная Беатрис! – И поцеловал палец. А потом губы его приоткрылись, и он всосал эту красную капельку. Я и без того была настолько взвинчена, что от его прикосновения задрожала, точно породистая кобыла. А Гарри, слегка прикусив кончик моего большого пальца, скользнул влажным и теплым языком по краешку ногтя. И губы у него тоже были горячие и влажные. Я, затаив дыхание, поднесла руку к его лицу.

– Бедная Беатрис! – снова повторил он. Потом поднял глаза и посмотрел на меня. Я боялась пошевелиться, такое это было наслаждение. Да, я испытывала истинное наслаждение от любого, даже самого легкого его прикосновения ко мне, от любого, даже самого крошечного жеста! Я не смогла бы сейчас отнять у него свою руку, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Но где-то в глубине души я все отчетливей сознавала, что это сладостное мгновение затянулось, что он слишком долго прижимает к губам мою руку, что непринужденный жест превратился в страстную ласку. И оба мы не говорили ни слова.

Наконец Гарри отнял от губ мой палец и с игривой серьезностью принялся его изучать.

– Интересно, как ты сумеешь выжить после такого ранения? – пошутил он.

– Да уж как-нибудь. Я вся покрыта подобными шрамами, ведь мне довелось выдержать тысячу подобных сражений, – тоже шуткой ответила я. Я очень старалась говорить столь же непринужденно, но справиться с голосом не сумела, и он все же немного дрожал. Впрочем, и Гарри дышал, прямо скажем, куда чаще, чем обычно, и на меня он смотрел все с тем же удивленно-внимательным выражением, словно не верил, что это действительно я.

– Бедная Беатрис, – опять сказал он, словно забыв все остальные слова, и встал. Но все еще держал меня за руку, и я тоже встала. Стоя рядом, мы были почти одного роста, и если бы я приблизилась к нему еще на полшага, то коснулась бы грудью его груди.

– Надеюсь, ты всегда будешь столь же заботливо относиться к моим ранам и печалям, Гарри, – сказала я.

– Ах, моя дорогая сестричка, я всегда буду тебя любить, – с нежностью ответил он, – и всегда буду о тебе заботиться. Но ты должна пообещать, что обязательно скажешь, если почувствуешь себя больной или несчастной. Прости, что я взвалил на твои хрупкие плечи столько работы! Я очень жалею об этом, мне грустно видеть тебя такой бледной и усталой.

– Послушай, как бьется мое сердце, оно так и трепещет, – прошептала я. Сердце мое и впрямь стучало, как барабан, ибо я чувствовала близость его тела. Гарри осторожно приложил руку к моему боку, словно проверяя, действительно ли так сильно бьется у меня сердце, и я, накрыв его руку своей ладонью, прижала ее к себе, а потом, почти бессознательным движением, сдвинула ее так, чтобы под его пальцами оказалась мягкая округлая выпуклость моей груди, обтянутой синим бархатом.

Я почувствовала, как у Гарри перехватило дыхание, и он невольно свободной рукой обнял меня за талию и притянул к себе. Мы замерли, точно две статуи, сами не веря тому, что происходит; наши сердца громко стучали, гнали по телу горячую кровь, и мы сдвигались все теснее, все ближе. Его нога касалась моей ноги, а потом наши дрожащие тела соприкоснулись по всей длине, и я даже глаза закрыла, столь ослепительно прекрасным было это мгновение. И, не открывая глаз, точно слепая, я подняла к нему лицо и почувствовала его теплое дыхание, когда чуть он наклонил голову и коснулся губами моих губ.

Это был такой нежный и целомудренный поцелуй! Так, собственно, и следовало брату целовать сестру. Но я-то пребывала во власти инстинкта, в предвкушении наслаждения, и чуть приоткрыла губы. И сразу почувствовала, что Гарри от неожиданности вздрогнул всем телом и попытался отстраниться, но моя рука, лежавшая у него под затылком, сама притянула его ко мне, и мой язык сам скользнул в его девственные уста.

Гарри так резко дернулся, что я моментально отрезвела и отпустила его.