Широты тягот

Во всем ее теле нет ни единой прямой линии — сплошь волнистый ландшафт. Сидя за рабочим столом, он пытается набросать на полях своих документов ее облик. Ее изгибы, ее глаза, складки сари, геометрически точно расходящиеся от ее пупка, — все это невозможно поймать. Он точит карандаш, рисует, стирает и пробует снова — и в этом неумолимом процессе переживает то, чего не выразить ни сонетом, ни одой.

Сочувствовать супругам в их трудном положении могут только мертвые. С самого дня ее прибытия в месяц многоножек, в сезон муссонов, призраки Бунгало Гуденафа ясно видят, как нелегко приходится молодоженам. Подобно пресловутым местным беспозвоночным, эти приезжие боятся, что их желания будут неправильно истолкованы.

Призракам трудно просто сидеть и смотреть. Живи чета Варма не на Андаманах, а в своей родной Северной Индии, заявляет мятежник-пенджабец, Чанда Деви уже давно понесла бы. Трусливую нерешительность Гириджи Прасада он списывает на его британское образование и особенно на его одежду, сшитую по колониальной моде. Как заботливая свекровь, мятежник советует Чанде Деви угощать Гириджу на ночь горячим молоком с миндалем, чтобы усилить его либидо.

Лорд Гуденаф изучал любовь в ее крайних проявлениях и теперь размышляет о ней в ретроспективе, доступной только призракам. Как-то раз на далеком тихоокеанском острове ему довелось наблюдать туземный каннибальский ритуал: когда один из влюбленных умирает, другой, полный скорби, съедает его сердце, навеки скрепляя их союз. Но своему собственному сердцу лорд, как истый викторианец, воли не давал. Он восхищался своей музой, а именно зятем, на расстоянии. Его смелости хватало лишь на то, чтобы поглаживать кончиками пальцев гравировку на старинной греческой вазе: мужчина в летах и с бородой овладевает сзади цветущим юношей. Будь у него такая возможность, он поведал бы молодой миссис Варме, что иные мужчины, влюбившись, начинают сомневаться в себе и даже в том, что утверждает их фамилия, — достаточно хорош или недостаточно хорош?

Что же до солдата-японца, то он предпочитает сжимать одну руку в кулак и засовывать в него палец другой. Здесь нет никакого бесстыдства — он просто показывает Чанде Деви, как это делается.

Но страх преуспевает там, куда желания ступить не осмеливаются, — в этом обитателям Бунгало Гуденафа скоро предстоит убедиться.

Чанда Деви сидит под пальмой, высматривая мужа в толпе. Время от времени он оборачивается и кивает ей. Все чиновники с семьями приехали на пляж сэра Маугли — сегодня здесь воскресный пикник. Мужчины не купаются, им достаточно постоять у моря. Дети пустились охотиться за крабами и раками, выковыривают их из панциря и объявляют себя новыми хозяевами домика. Женщины болтают, как попугаи, сдвигаясь по песку следом за тенью. Как им хочется тоже порезвиться в мелких волнах и поглядеть на свои ноги сквозь прозрачную воду! Но их останавливает одна мелочь: каждая скорее утонет со стыда, чем выйдет на берег в мокрой одежде.

Гириджа Прасад, неуклюжее социальное животное, тщетно надеялся, что его оставят в покое. Он хочет поплавать с маской и трубкой, раздобытыми в Англии, но это снаряжение у всех вызывает повышенный интерес. В шутку коллеги даже именуют его Жюль Вармой.

Она была бы рада составить ему компанию — уж что-что, а плавать она умеет. Окруженная женщинами, которые не сумели бы удержаться на плаву даже ради спасения своей жизни, Чанда Деви думает, что это ее умение и впрямь сродни божественному дару. Она выросла на берегах норовистой реки, и ее дед настоял на том, чтобы все дети научились плавать. Сам он был зачат в доме, который река затем поглотила, а родился уже в полузатопленном, в пору сезонного наводнения. Поэтому каждый год он заставлял всех членов семьи — мужчин и женщин, старых и молодых — нырять с лодки к их родовому храму, находившемуся теперь на речном дне. Если бы они этого не сделали, река вновь сменила бы русло. Чанда Деви относилась к своей роли серьезно. Она ныряла глубже остальных, сползала по куполу храма еще ниже, к двери, и держалась за колокольчик, колыхаясь, точно подводное растение.

Убаюканная ветерком и неразборчивой болтовней, Чанда Деви закрывает глаза. Гириджа Прасад улизнул от общества и плывет от берега к кораллам. В своих мыслях она сопровождает его. Ее кожу покалывает от океанской прохлады, спину припекает солнце. В воображении она спускается в мир кораллов, над которым плывет ее муж. И Гириджа Прасад, плывущий над коралловыми зарослями, вновь становится холостяком. Теперь он, потерянный для мира, свободно может следовать за звездчатыми черепахами хоть до самого горизонта, не обращая внимания на мальков, покусывающих пальцы ног.

Но вдруг что-то выдергивает Чанду Деви из ее фантазий — это грубая лапа страха, схватившая ее за волосы. Дурное предчувствие выныривает неведомо откуда, как доисторическое чудище из бездны. Чанда Деви безошибочно чувствует, что Гириджа Прасад не один в воде.