Шиш вам, а не Землю!

— Ну почему сразу с Сёмкой? — поморщился штатский. — Хотя надо и с Сёмкой. У Вас есть какие-нибудь родственники? К примеру.

— К примеру, есть. Сёмка, например. Из механического. Он мой двоюродный. Есть ещё мать, отец. В воронежской области. Туда билет дорого стоит, — опечалился Придуркин. — Туда, да обратно, сами понимаете, процесс — денег стоит. Да, к завтра и не получится.

— Понимаем, — согласился штатский. И впервые с сомнением взглянул на кандидата в агенты. В глазах штатского ясно читалось любопытство, странным образом уживавшееся с недоверием. — А у Вас и аттестат об окончании школы имеется? — поинтересовался он как-то вяло.

— Имеется, конечно, — поспешил заверить Придуркин. И, видя, что недоверие в глазах штатского не погасло, добавил: — Сам директор школы выдал. Сказал, — Придуркин наморщил лоб, пытаясь вспомнить дословно речь директора. — Сказал, что для него день окончания школы Придуркиным — великий праздник и радостный день. И, если он, директор сумел продержаться все десять лет учёбы Придуркина и не свихнуться при этом, значит жить ему, директору ещё и жить. Не меньше ста лет. А может даже и больше. Потому что закалился он, директор небывало. И теперь ему всё нипочём. И ещё директор сказал, — сообщил Придуркин, — что таких идиотов, как я, он в жизни своей не встречал и возможно уже не встретит. Иначе ему, директору крышка. Потому, что какая бы закалка ни выработалась, второй такой встречи ему не перенести. Потому что его директоровская нервная система рассчитана только на одного идиота и, уж, во всяком случае, не на их парочку. Два таких идиотов, как я, для него, директора это через чур, даже учитывая его директоровские заслуги перед образованием страны и звание почётного учителя.

— И чем закончилась ваша беседа в тот день. Ну, день выдачи аттестата?

Придуркин разморщил лоб, отчего тот, собранный вначале в гармошку, разобрался в гладкий бубен.

— После того как я намекнул диру на возможность продолжения мной учебы в его прекрасном учебном заведении, этом чудесном Храме Знаний, он попросил меня ни под каким предлогом не делать этого. Просто из чувства человеколюбия и гуманных соображений. А потом ему стало плохо, когда он включил своё воображение и представил, что я хотя бы на день, на урок остался учиться в этой школе и директора унесли. Лучше бы он не включал воображение, потому что учиться в этой проклятой школе я не собирался. Боже сохрани! С тех пор видели впоследствии только завуча. И это завуч, как-то, чуть позже всех этих событий, сказал мне, что директор «сковырнулся с ума». А так же попросил меня поклясться самой страшной клятвой, какую я только знал на тот день, что я не только никогда больше не переступлю порог их школы, но и на пушечный выстрел не приближусь к её стенам. Иначе он, завуч меня убьёт собственноручно, не моргнув глазом. Сей контракт я свято блюду и выполняю и по сей день, так как видел глаза завуча в момент заключения нашего с ним этого договора. Его глаза не врали. Я не забуду их по гроб своей жизни! По экзальтированному до невозможности взгляду завуча я определил, что этот, в общем-то, безвредный, муху не обидевший в своей жизни, человек, так и сделает, подвернись ему под руку случай. То есть, он убьёт, не задумываясь, если только я попадусь ему на глаза в пределах досягаемости… К тому же, — ухмыльнулся Придуркин, — у меня предубеждение против всякого рода наук с самых пелёнок. В том числе и — школьных.

— Что ж, — задумчиво вытащил из пачки сигарету человек в штатском и Придуркин ясно отметил, как дрожат от волнения руки мужественного сотрудника спецслужб, — я, думаю, Вы нам подойдёте. Именно о таком работнике, как Вы, мы и мечтали, — добавил он менее уверенно.

А в глазах штатского, как показалось Придуркину, медленно проступала тоска.

И потому, чтобы приободрить хоть как-то этого славного и в чём-то даже понравившегося ему человека, Придуркин немного даже спел какие-то рулады на манер альпийских горцев. А затем и чечётку станцевал, споткнувшись при этом в самом конце начала разудалого песни-танца и слегка разбив себе при этом нос о столешницу.

После этих его выкрутасов скисли все члены приёмной в агенты комиссии.

А тот штатский, что был постарше, выразился в том смысле, что поработать над «материалом», то есть над Кондратием придётся здорово и это его вдохновляет. И, если они что-то и слепят из этого набора бессмысленной биоплазмы, то сие окажется с их стороны немалым достижением, даже — подвигом.

А Кондратий, в свою очередь, приободрил членов приёмной комиссии, сообщив, что сделает всё возможное, чтобы заработать хотя бы одну на них всех медаль.

Так началась блестящая карьера Придуркина, ставшего впоследствии тем, кем он, собственно, и стал — суперагентом космической внешней разведки? 13–13, если верить документам. И — шутом-эксцентриком номер один звёздных баталий, если исходить из фактических данных.