Шиш вам, а не Землю!

— Ну, так будешь подписывать? Или нам тебя живьем сначала нужно поджарить? — кивнул один из фомальдегаусцев на лазер, зажатый в лапах другого.

Придуркин посмотрел на лазер, потом на бумажки с закорючками и его чуть не стошнило, до того эти документы, в которых решалась его участь, показались ему противными.

— Будь, что будет, — вздохнул он и, прищурясь глазом на неземное солнце. — Но не забывайте, — напомнил он чешуйчатникам, — за мои подписи мне положены премиальные: ежедневное кофе на десерт со сливками и двухчасовая прогулка по вечерам иначе наша сделка потеряет свою юридическую законность… Не откажусь я и от ежегодного отпуска, — расширял свое правовое поле посредством психического нажима на оппонентов, Кондратий. — Надеюсь, во время его проведения я сумею смыться от вас.

Кондратий поставил закорючки на всех бумажках, куда только ему ткнули когтистым пальцем зеленомордые, а потом они же посадили его в грузовик и куда-то повезли.

Эта машина, совершенно не имеющая колес, а опирающаяся на землю исключительно посредством воздушных струй, казалось, вот-вот вытряхнет из Кондратия душу. Тем не менее, фомальдегаусцы переносили езду неплохо. Они словно и не замечали как у всех, кто сидел под тентом грузовичка бренчат кости, когда тот скатывался с очередного ухаба перед тем как забраться на следующий.

— Развели тут антимонии, понимаешь, — не мог успокоиться секретный агент с тех самых пор, как его грубо втолкнули в грузовик и повезли в неизвестном направлении.

Дюзы, те, что снизу поддерживали грузовик в метре от земли и те, что располагались сзади и толкали его же вперед, с воем и скрежетанием выбрасывали из себя центнеры воздуха и грузовик, хотя и не быстро, но полз вперед, последовательно отвоевывая у пустыни километр за километром.

Они ехали часа три, пока не остановились возле внушительного трехэтажного строения, сложенного из увесистых каменных глыб.

— Это и есть ваша говенная Бараклида? — желчно поинтересовался Придуркин, но ему никто не ответил. — Эй, хозяин, принимай товар! — распорядился разведчик, до конца решивший оставаться хозяином положения.

Пока все выглядело безобидно и презабавно. Единственное, что не нравилось Кондратию при существующем раскладе. Так это хмурые и неприветливые лица охранников, которые стояли под стенами зловещего здания и по всей видимости охраняли покой и сон узников.

На взгляд Кондратия, обслуживающий персонал известной во всей фэтской системе фирмы мог бы быть и поприветливее.

Так он прямо и сказал всем этим придуркам в камуфляжной форме. За что ему едва не выбили зубы. Но уворачиванием от дубинок стражников Бараклиды сегодняшние приключения Кондратия не закончились. Едва его провели по узким и обшарпанным коридорам тюрьмы и бросили в душную и вонючую камеру размером восемь на двенадцать квадратных фомальдегауских муслонов и он по достоинству оценил всю по спартански незатейливую обстановку нового обиталища — две трехярусные кровати, грубо отлитый стол из нешлифованной пластмассы, да вонючая параша в углу — только он все это рассмотрел, как с верхнего яруса одной из коек спрыгнул резвый малый с кастетом на пальцах и с перекошенным хронической формой мизантропии лицом.

Этот малый времени даром не тратил. И пока Кондратий удивленно разглядывал его, надумал заехать сотоварищу по камере кастетом по физии, но малость промахнулся. И тогда малый истошно завизжал, что он в этой камере главный после директора тюрьмы и потому все должны беспрекословно подчиняться ему.

Кондратий успокоился. Он то уж совсем было думал, что встретился с чокнутым. Но этот субьект был всего лишь одним из целой армии зараженных бациллой властолюбия.

Тем не менее. Обследовав визуально еще раз внутренность помещения и не обнаружив в нем хоть каких-нибудь существенных признаков власти этого харизматического донельзя субъекта, Кондратий позволил себе усомниться в объективности слов сокамерника, товарища, так сказать, по несчастью. А оттого решил себя вести пока нейтрально, не вступая ни в какие переговоры с провокатором.

Между тем экзальтированный до крайности экстраверт, каковым без сомнения возомнил себя зам директора по камере не на шутку огорченный несговорчивостью новенького, одним махом запрыгнул на стол, сменил кастет на нож и принялся размахивать этим ножом в опасной близости от кондратьевской горлянки.

Вел себя стервец, конечно, по свински. И, возможно. В соответствующих кругах сошел бы за обояшку. Но на взгляд суперагента, каковым без сомнения являлся Кондратий, не должен вести себя так добропорядочный зек, воспитанный к тому же судом и охраной.

Он так прямо и сказал об этом казематному горемыке и коллеге по камерной пайке.

После чего тот неожиданно успокоился, слез со стола на скамейку и сказал человеческим голосом: -

Спорим, я знаю, как смыться из этой клоподавильни?

Со стороны нервного субьекта попавшего в сокамерники к Кондратию это был хоть какой-то конструктивизм. Но Придуркин пока не собирался влазить в новые неприятности.