Шиш вам, а не Землю!

— Лекарства всегда принимаются в строго дозированном виде, — пыталась образумить Рифма залечившегося в конец майора, проявлявшего к тому же такие признаки аллергии к выбранному им виду лечения, как нетвердость движений, пошатывание и заплетающийся язык.

— У каждого своя доза, проверенная жизнью, — философствовал майор. И такая философия являлась признаком того, что майору требуется промчаться на «Скользком» то ли в открытом космосе, то ли в атмосфере планеты, чтобы проветрить, как нельзя лучше, свои мозги. — Послушай детка, — обратился он к Рифме, — не слетать ли нам на Пирегойю или как там ее, твою планету. Надаем под зад пинков этим ученым, что свернули целую вселенную сдури. — Майор обвел мутными зрачками помещение, потом заглянул зачем-то в дыру, проделанную ддзеги. — Жаль, конечно, что Кондратия больше нет в живых. Погиб, так сказать, геройски в желудке твари, защищая жизнь своего боевого командира. Если бы не ты, — он ткнул пальцем в грудь девице, — я бы показал этой крокодилихе, что съела моего напарника!

— Что бы ты ей показал? — заинтересовалась девушка. — У тебя есть, что показать? Чтобы ты своим штык-ножом сделал пятитонной громадине? Да эта «крокодилиха», — передразнила она майора, — раздавила бы тебя, как клопа, не будь меня с моей «летучкой» рядом.

— Может быть, ты и права, — кивнул Середа. — Но не должен разведчик бросать друга в беде.

— В беде? Или в животе?

— В данном случае эти слова синонимы.

— Вот и был бы ты еще одним синонимом своему полупереваренному сослуживцу, — злобно прошипела девка. — Я тебя, можно сказать, спасла от верной гибели, а ты ерепенишься. Может тебя назад отправить? — Внезапно поинтересовалась она. — Тогда вперед. Становись на «летучку» и нажимай на газ. Лети к своему динозавру.

— Как ты считаешь, Кондратия еще можно спасти?

— Думаю, вряд ли. Хотя всякое может быть. Помнится, в прошлом году здесь проглотили одного профессора. Слава богу, он был в скафандре. К тому же с месячным запасом кислорода. На исходе 29-го дня с момента нахождения его в желудке рептилии, хищника подстелили. Так представь себе изумление охотников, когда из распотрошенного чрева вывалился живой и практически невредимый старичок-профессор. Позже этот ученый человек рассказывал своим коллегам, что ему ужасно повезло, что в течение целого месяца ему представилась возможность наблюдать работу кишечника животного в непосредственной близости от самого кишечника, а вернее в нем самом. А вскоре профессор тот ушел в джунгли, чтобы снова стать проглоченным. И с тех пор его не видели.

— Презабавная история, — улыбнулся Середа, в задумчивости наливая из шланга в бокал, и не замечая того сам. — Возможно, Кондратий тоже выжил и мается сейчас в тонкой кишке ублюдка, так как не может протиснуться сквозь нее.

— Вполне может быть. А может быть, и нет, — шмыгнула носом девица.

— Как бы там ни было, но совершенно не лишним будет, если мы поищем агента, — сказал Середа. — Разведчик он не плохой. И, если уж умер, похороним, как положено. Тихо и без лишней шумихи. То есть, секретно.

Между тем Кондратий и сам уже вваливался в замок через дыру, проделанную ддзеги в стене гостиной.

— Ну и козел же ты, Семеныч, — сказал Кондратий, проводя рукавом под носом и громко шмыгая. — Я там, можно сказать, нехилое сраженьице устроил, а ты здесь с телкой загулял. Совести у тя, Семеныч, вот столько! — показал Кондратий. — А сколько выпить у тя, Семеныч? Изнервничался весь я.

Семеныч, а вместе с ним и Рифма несколько минут стояли, словно парализованные, и такое их шоковое состояние можно было объяснить лишь тем, что мысленно они уже похоронили Кондратия, закопали его и дали залп из всех имеющихся в их воображении орудий над могилой смелого агента. Они, ведь, не ожидали, что можно выбраться благополучно из желудка гигантской рептилии.

— Ты… это… откуда? — судорожно сглотнул майор.

— Говно дело, Семеныч, — сказал Кондратий. — Завалил я этого ублюдка. Только вот не пойму, хоть убей, одного. Вроде бы вначале ничья была. А потом — бац! И лежит гадина на земле. А в грудняке его вонючем дырка сквозная. И весь он такой из себя ни дать, ни взять скворечник по осени! Почернелый и дырявый.

34

— Осени, весне! — оборвал Кондратия бывалый разведчик, наконец, обретя дар речи. — Ты что, поэт недоделанный? А ну рассказывай, как все было. Как ты из его пуза вылез? Мы то уж тебя тут оплакивали, — покосился Семеныч на емкость с абсентом. — Докладывай, как положено, не то из тебя дух вышибу, — сжал кулак он, но тут же поморщился и потер плечо.

— Так ведь, как было, Семеныч? Оправился, блин, мерзавец, мною. Да, стыдно, конечно. Кто спорит? Так ведь не виноват я, Семеныч. Это ж он все, подлец!

— Ладно, ладно, герой, — помягчел Середа. — Главное, что ты мужество и отвагу проявил. А не стал кричать позорно: «Помогите! Помогите!», когда тобой какали.

— Так ведь рот был залеплен, майор! А то бы кричал.