Шишкин

Слухи преследовали одну цель — породить неверное представление о новом вице президенте и его действиях. И, надо сказать, на первых порах, они достигали цели. Свидетельство тому письмо И. И. Шишкина от сентября месяца 1860 года, в котором он напишет родителям: «Князь Гагарин, этот дурак — наш вице-президент — бурбон, солдат, офицер и все военные привилегии, страшно на меня зол…»

Осерчать на молодого художника доброжелательный к молодым художникам князь мог за одно: за стремление Шишкина уклониться от официальных приемов и встреч с высокопоставленными чиновниками руководителями.

Впрочем, мы забежали вперед и вернемся на Валаам, куда отправился с товарищами Иван Иванович.

Местность ему показалась в этот раз еще лучше прежнего, и работал он много. Мысли приходили в порядок, наступало успокоение.

Иногда непогода давала о себе знать. Тучи закрывали солнце, море начинало волноваться и накидывалось на остров. Высота волн пугала. Жуть брала видеть их. Ветер валил деревья.

Воистину жизнь прекрасно тихая, безмятежная.

В такую непогоду приплыл из Петербурга игумен Дамаскин. Сам посетил художников, посмеялся над своими страхами (кому в удовольствие в бурю на волнах оказаться?), увлек беседой.

Со вниманием слушал Иван Шишкин глуховатый голос игумена. Бил в окна дождь, барабанил по крыше. Вспыхивали зарницы.

— Время не знает покоя, и для человека нет покоя, — говорил настоятель. — Кто не сделал ближним своим никакой пользы в один день, тот уже повредил им, лишив добра. Истинное величие, понимаешь на склоне лет, в том состоит, когда ты делал добро на твоем месте. Ну-с, будем пить чай. Надеюсь, угостите старика?

— Как же, как же, — принимались суетиться художники и доставали кружки и сахар.

Дамаскин же просил ознакомить с работами. Особо приглядывался к шишкинским.

— Дух наш, помните, говорил вам не раз, Иван Иванович, проявляется через наши мысли и слова, — обратился игумен к Шишкину. — Вашу душу я хорошо вижу.

— А я памятую другие ваши слова, — отвечал Иван Иванович. — Природа есть проявление мысли слова Божия к человеческому духу.

Дамаскин, поглаживая бороду, согласно кивнул. По душе ему были чащобы, изображенные на этюдах Шишкина. Ландыши, купена, копытень с блестящими темно-зелеными листьями.

Северные ветры и дожди зачастили не на шутку и заставили уехать с Валаама в то лето много раньше. Расставались с ним не без сожаления.

В Академии узнали о переменах. Готовился новый устав, («…все это для блага нас, учеников, и вообще всего мира художественного, перемена эта нужна была, она, слава Богу, и делается».)

Зимой Гине, Джогин и Шишкин принялись за изучение литографии и много работали для альбома литографии, думая сделать его выпусками. В деле участие принял Иван Васильевич Шишкин, через него сын просил у Д. И. Стахеева средств для этого издания.

Интерес к офорту у Ивана Ивановича проявился еще во время обучения в Училище живописи и ваяния. Там им сделан офортный оттиск «Горная дорога». Искал он возможности заняться станковыми видами печати и в Академии. («Хочу попробовать гравировать на меди», — сообщал родителям в декабре 1857 года.)

Теперь же, убежденные в том, что гравюра и литография способны донести до большего числа людей мысли художника, товарищи с усердием занялись литографией.

Работалось споро. Они ощущали прилив душевных сил. Еще задумывая выпуск альбома, Иван Иванович писал родителям: «Некоторые рисунки и картины, писанные с натуры, профессор наш советует издать, т. е. нарисовать на камне самим же, и издать альбом, который будет иметь значительный успех, потому более, что таких изданий у нас еще нет, а пользуются заграничными. Но в этом мы чувствуем уже силу, что можем сравняться». В работе помогал конференц-секретарь Академии художеств Ф. Ф. Львов, но, несмотря на помощь, выпущено было лишь несколько превосходных литографий. Альбом света не увидел. Литография Монстера вскоре закрылась. Ознакомившись же с первыми литографиями, Мокрицкий поспешил написать Шишкину: «Это лучшие литографии, какие доселе были у нас в России».

Суровая природа русского Севера начинала теснить «облегченные красивости» иноземцев. Национальный пейзаж пробивал дорогу и в литографии.

В марте 1860 года в Академии открылась выставка работ Л. Ф. Лагорио, вернувшегося после семилетнего пребывания за границей в Россию. Выставка имела успех среди учеников Академии. Хорошо отозвался о ней и Шишкин. Лагорио считал необходимым для художника правдиво отражать реальный мир, и это было близким для Шишкина.