Шишков

Большой таежный пожар, устрашающий все живое, уничтожающий тысячи гектаров леса, ревущая буря с ослепительными молниями, свирепая пурга, сваливающая человека, улетающие на юг с прощальным курлыканьем журавли, тучи комаров, осаждающие и ослепляющие человека, — все запоминалось и записывалось Шишковым[8].

Л. Р. Коган вспоминает, что и позднее В. Я. Шишков «не порывал связи с Сибирью, и частенько у него в Пушкине бывали заезжие сибиряки: и писатели с именем, и начинающие, и инженеры, и техники, и агрономы».

Вячеслав Яковлевич прекрасно знал литературу о Сибири, очень ценил очерки Наумова и Тана, Повести Серошевского и — особенно — Короленко и Мамина-Сибиряка…

— Прекрасный народ — сибиряки! — говорил он, улыбаясь. — Кряжистые, волевые.

В начале Великой Отечественной войны, когда наша Красная Армия отступала под бешеным натиском гитлеровских полчищ, Вячеслав Яковлевич взволнованно сказал:

— Армия еще не отмобилизована полностью. Вот увидите: придут сибиряки на фронт, другая музыка будет.

Шишков глубоко вникал в человеческие характеры, старался осмыслить жизнь сибиряков, начиная от тунгуса-охотника Сенкичи и кончая капиталистом Прохором Громовым. Этот яркий мир социальных отношений, жесточайших противоречий, человеческих страстей воочию наблюдал и старался понять Вячеслав Шишков.

Это главное, что он познал, чем его одарила Сибирь.

Символическая сказка «Кедр»

Рассказывая о своей деятельности в Сибири, о своих путешествиях, Вячеслав Шишков пишет: «За свое двадцатилетнее пребывание в Сибири я вплотную столкнулся с ее природой и людьми во всем их любопытном и богатом разнообразии. Я видел всяческую жизнь простых людей. Я жил бок о бок с ними, нередко ел из одного котла и спал под одной палаткой. Перед моими глазами прошли многие сотни людей, прошли неторопливо, не в случайных, мимолетных встречах, а в условиях, когда можно читать душу постороннего, как книгу. Каторжники, сахалинцы, бродяги, варнаки, политическая и уголовная ссылка, кержаки, скопцы, инородцы — во многих из них я пристально вглядывался и образ их сложил в общую Копилку памяти».

И все же за первые тринадцать лет пребывания в Сибири Вячеслав Шишков не проявил себя как литератор, не писал рассказов, не посылал своих корреспонденций в газеты. Но вот во время одного из своих походов — для исследования енисейских порогов — он принужден был взяться за перо: «Мощная река, грохот ее на порогах, рыбачья деревенька Подпорожная, небывалая гроза с ослепительной молнией, разразившаяся при моем ночном возвращении из поселка Казачинского, — все это подействовало на мое воображение, и я засел за писание. Рассказик получился так себе, и я его выбросил, но это меня не смутило, чесались руки писать еще и попытаться пристроить в печать. В октябре того же года справлялся 25-летний юбилей педагогической деятельности Вяткина. Я написал символическую сказку „Кедр“ с посвящением юбиляру и снес в редакцию газеты „Сибирская жизнь“. Мне было 35 лет, но, когда появилась в печати моя вещичка, я радовался, как ребенок».

Мы приводим целиком это первое появившееся в печати произведение Шишкова, так как оно не включалось ни в собрания сочинений, ни в сборники: читатель сможет сопоставить его с более поздними произведениями писателя.

«КЕДР»

(Юбиляру П. М. Вяткину в день его 25-летнего юбилея педагогической деятельности посвящается)

Кедр, высокий, развесистый, мощный, с глубоко ушедшими в родную землю корнями, гордо стоял на поляне и шумел своей буйной, вечнозеленой хвоей.

Солнце склонялось к западу и, рассекая мрачную тучу, повисшую на холодном сибирском небе, бросало свои радостные лучи на поляну и дрожало тихими отблесками на раскидистых, ароматных хвоях кедра.

И радовалось солнце, торжествуя победу над тучей.

Радовалось и звенело чуть внятной, победной песнью на голубых колокольчиках, незабудках, ландышах, притаившихся возле, в зеленой мураве поляны.

И весело рокотал кедр, содрогая свои пышные хвои, и вторил песне солнца.

А туча плакала горько и неслась дальше, бессильная, роняя скорбные слезы.

Возле кедра стояла белая березка, с нежными листами, с белым, стройным стволом, радостная, нарядная, пышная.

И кедр любовался ею.

Фиалки, ландыши и другие цветки с детскими, ясными глазками любовно жались к ней, вползали вверх, стараясь перегнать друг друга, а она, белая березка, свесив свои зеленые кудри, что-то тихо шептала им.

И ликовали фиалки и ландыши и другие цветы с детскими, ясными глазками.

Но, чу! Дрогнула и затихла вдруг песня солнца, и все притаилось и замерло.

Хищным клекотом огласилась поляна. То стая коршунов, взмахнув раз-другой крыльями, неслась за роем испуганных птичек.

А те в ужасе, в смертельном страхе молили небо дать им защиту.

Небо глядело на них миллионами равнодушных глаз.

Небо молчало.

Они, обессиленные птички, то припадали к земле, то вспархивали кверху и не замечали, что кедр давно уже машет им своими ветвями, давно посылает проклятья хищникам и ласково манит к себе трепещущих в ужасе птичек.