Шишков

Это письмо, хотя в нем присутствуют и самокритика, и критика по адресу редактора, написано, как мы видим, в раздумьях и в колебаниях: «Надо или не надо?» У Вячеслава Яковлевича появились некоторые сомнения в содеянном. Они естественны. Каждому автору трудно подчас бывает расстаться с написанным, потому что писалась каждая строчка не случайно, а рождалась в процессе творчества и казалась необходимой. Однако Вячеслав Шишков ни в одном из последующих изданий не восстановил опущенный и в рукописи и в гранках большой раздел главы о пустынниках, за исключением небольшого количества строк.

Надо полагать, что автор впоследствии убедился в правильности произведенных им сокращений.

В процессе работы над рукописью мне часто приходилось общаться с Вячеславом Яковлевичем, бывать в его скромной двухкомнатной квартире в Детском Селе. Я чувствовал, как все глубже раскрывается светлая натура Вячеслава Яковлевича. Был он очень прост и человечен. Его заботливая и приветливая улыбка всегда выражала доброжелательность и уважение к собеседнику. Что я, молодой парень, мог представлять для Вячеслава Яковлевича, прожившего большую жизнь, прошедшего всю Сибирь, всю Россию, глубоко познавшего деревенских и городских людей, повидавшего вдосталь и плохого и хорошего?

Но я ни разу не уловил в поведении Вячеслава Яковлевича хотя бы маленькую нотку превосходства. Говорил он со мной просто, непринужденно, как с издавна знакомым и близким человеком. О чем бы я только ни спросил Вячеслава Яковлевича: то ли о его литературных убеждениях, то ли о его отношении к тому или иному писателю, он всегда охотно делился своими мыслями.

Среди своих современников Вячеслав Яковлевич в особенности выделял Алексея Толстого, высоко отзывался о его таланте. Роман «Петр Первый» считал лучшим историческим произведением советской литературы.

В докладе на праздновании шестидесятилетия А. Толстого Вячеслав Шишков говорил: «Толстой много на своем веку перевидал — ив этом его писательское преимущество. Он, как вкусивший от библейского „древа познания добра и зла“, испытал… разную цивилизацию, но нигде ничего не нашел выше русской страны, полноценней нашей национальной культуры и русской широкой, способной на подвиг души человека».

Вячеслав Яковлевич восхищался языком «Петра Первого», считал его своеобразным, неподражаемым. Об этом он сказал в том же юбилейном докладе.

С большой радостью Вячеслав Яковлевич встретил появившиеся тогда в печати первые части «Тихого Дона». Он гордился талантом Михаила Шолохова и считал его самым выдающимся представителем молодого поколения советских писателей.

Любил Вячеслав Яковлевич расказывать о Михаиле Пришвине. Его литературную деятельность Шишков связывал с поездками Михаила Михайловича по стране. «Вот я здесь отсиживаюсь в Детском Селе, — говорил Вячеслав Яковлевич, — а Пришвин на своем грузовичке с сыновьями путешествует по „краю непуганых птиц“, изучает природу, людей, выполняет большое и важное дело. Он хорошо приспособил грузовичок для поездок, сделал его маленьким домиком, где можно и поработать, и отдохнуть».

Вячеслав Яковлевич с большим пониманием относился к работе Пришвина. Их связывала общность интересов. Я раза два встречал в его квартире сыновей Пришвина, которые рассказывали Вячеславу Яковлевичу об отце, о местах, которые они посещали вместе с ним.

Делился Вячеслав Яковлевич и своими дальнейшими творческими планами. «Вот напечатают „Угрюм-реку“, отдохну немного и начну, пожалуй, писать роман об аракчеевщине. Любопытное было времечко в истории нашей родины».

Мысль о создании романа об аракчеевщине занимала писателя не первый год. Об этом он сообщал в письме П. С. Богословскому в мае 1929 года. Но романа такого он не написал.

Почему писатель охладел к этой теме, почему не стал работать над романом, хотя к этому готовился, подбирал материал?

Нам думается, что дело тут не в разочаровании в теме, а скорее всего в некоторой удаленности авторских симпатий от тех событий, от той обстановки, которая была характерна для первой трети XIX века. Все герои ранних рассказов, повестей, романа «Угрюм-река» и по духу, и по бытовому укладу ближе к пугачевщине, чем к аракчеевщине. Даже трудно представить, что-то другое из прошлого, кроме пугачевского движения, о чем бы мог более искренно написать Вячеслав Шишков. Видимо, это хорошо чувствовал и понимал Алексей Толстой, который усиленно советовал ему писать о Пугачеве.

Только такому знатоку жизни народной, каким был Вячеслав Яковлевич, оказалась по плечу пугачевская эпопея. Поэтому выбор именно этой темы был закономерным для Вячеслава Шишкова.