Шива из Стали

— Слушайте, — сказал я, — ее вы не поднимете из могилы тем, что кинетесь в покои принца и позволите лучникам сделать из вас подушечку для иголок.

Пока я говорил, он схватил кирпич и сжал его в руке. Послышался скрежещущий звук. Петерс разжал кулак. На пол посыпались осколки кирпича.

— Да вы слышите меня или нет? — не унимался я, мысленно перекрестившись, чтобы Петерсу не пришло в голову проделать с моей рукой то, что он проделал с кирпичом. — Вы всем силачам силач — ну и что? Стрела одинаково быстро останавливает сердце и хлюпика, и Геркулеса.

— Ты прав, парень, прав. Ох как ты прав, — забормотал он. — Не бойся, я его прикончу с умом. Я пошлю миледи хоть дюжину принцев, чтоб ихние призраки были у нее на побегушках. Ты прав...

Он стремительно вышел из нашей комнатки и двинулся в южном направлении.

Я хотел было догнать его, но Петерс произнес суровым голосом, водружая парик из медвежьей шкуры на свою лысую голову:

— Нет, нет, Эдди. Предоставьте мне действовать самому — так оно будет лучше. Вот увидите.

Судя по всему, он провел ночь, забившись в одну из келий. Я проходил по коридорам южного здания — и слышал откуда-то то плач, то заунывное пение.

Он не только плакал и пел. Он и думал. Из того, что за этим последовало, я понял, что Петерс нашел верный ход — снова воспользоваться своей личиной шута.

На следующий день он изложил мажордому принца идею нового развлечения: дескать, сделаем вид, что в крепости вырвались из цепей восемь орангутангов, которых комедианты готовили к представлению, — мужчины здорово перетрусят, а дамы — кто развизжится, кто шлепнется в обморок. Словом, первосортная потеха!

Надо просто переодеть в мохнатые костюмы восьмерых здоровых мужчин, чтобы они напоминали обезьян, и сковать их попарно цепями. По сигналу они ворвутся в пиршественный зал, начнут буйствовать и вопить обезьяньими голосами. Как пить дать, кто-нибудь из принцевых гостей в штаны наложит от страха!

Насколько я понял, принц Просперо пришел в восторг, услышав об этой идее своего любимого шута. Благо в крепости имелся запас нужных шкур, принц не только одобрил идею, но и внес существенное изменение в нее: он приказал изготовить восемь орангутаньих нарядов к вечеру, чтобы он сам и семеро его министров могли вырядиться в них и застращать всех собравшихся на пир.

В этот вечер и мне предстояло появиться перед пирующими — выполнить кое-какие акробатические трюки и показать сноровку Эмерсона.

Петерс сказал, что мое выступление придется очень ко времени. Придворные будут иметь возможность воочию увидеть мощь и капризный нрав огромной человекообразной обезьяны. Надо предварить выступление Эмерсона сообщением, что у комедиантов имеются еще восемь подобных зверей, но они совершенно дикие и до того злобные, что их приходится держать в цепях, чтобы они никого не убили.

Я просил Петерса поделиться своими планами, но он наотрез отказался. Предупредил только, что я должен обязательно пронести в пиршественный зал свою саблю и спрятать ее где-нибудь.

— Так, на всякий случай, — буркнул он в ответ на все мои расспросы.

Мне эта затея очень не нравилась, но, так и не добившись ничего внятного от Дирка Петерса, я утром прокрался в пиршественный зал, когда там никого не было, и спрятал свою саблю среди выставленных там старинных щитов и доспехов. Сабля была почти полностью скрыта за одним щитом — только рукоять чуть высовывалась. Вечером я должен был выступать поблизости от этого места.

Ведя на веревке Эмерсона, я пришел в пиршественный зал пораньше в надежде разузнать о планах Петерса. Если он затевает безрассудную глупость — сделаю все, чтобы остановить. Если дело — постараюсь пособить.

Но единственное, что мне бросилось в глаза, — некоторое изменение в оформлении зала. По совету Петерса, массивную люстру со свечами убрали: мол, апрельские ночи в этом году на диво теплые, и воск, как ни берегись, все равно капает на дорогие наряды гостей. Было решено осветить зал факелами. Каждой кариатиде, а было их в зале штук пятьдесят-шестьдесят, сунули в правую руку по факелу. Притом к смоле подмешали благовоний, так что присутствующие вдыхали густой восточный аромат.

Во время моего выступления Петерс подал секретный знак принцу, и тот с семью министрами тихонько удалился в заднюю комнату. Там они проворно переоделись — натянули меховые куртки и штаны. Чтобы обман не сразу бросился в глаза, они вымазали шкуры смолой и вывалялись в соломе — ведь обезьян держали на конюшне, в сене. После этого Петерс сковал их попарно кандалами и прикрепил к кандалам каждой пары длинную цепь, которой они были якобы прикованы к железным кольцам в стене конюшни.

Согласно его плану, мнимые орангутанги должны напасть на гостей около полуночи. Однако принц горел нетерпением устроить спектакль пораньше, так что не успел я закончить номер, как в зал ворвались восемь разъяренных орангутангов. Мой рассказ о диких зверях был совсем свеж в памяти гостей — и начался неимоверный переполох.