Шива из Стали

— А в Лондоне вы где будете?

— Адреса точного не знаю. Впрочем...

— Что «впрочем»?

— У меня такое ощущение, что в Лондоне мы с тобой не встретимся. Тебе предстоит что-то. Вижу только облако, которое придвигается к тебе. И ничего больше.

— Что ж, буду стараться не ударить лицом в грязь.

— Видит Бог, ты многое преодолел. И сделал едва ли не больше, чем в человеческих силах.

— Я люблю тебя, Анни. Пусть моя любовь возникла из инсценировки, которую затеяла одинокая девочка, искавшая товарищей для игр, — от этого любовь нисколько не слабее.

— Мой милый мальчик, мой пришелец из зарослей, — сказала она, ласково коснувшись моих волос, — я бы никогда не обрела тебя, не будь в тебе самом ответной потребности — и способности отозваться.

Мы некоторое время сидели молча, и я почувствовал, как ее присутствие становится все менее ощутимым.

— Я устаю, Эдди.

— Знаю. Какая досада, что Красная смерть не прибрала твоих дружков-приятелей — большой недосмотр с ее стороны!

— Доктор Темплтон уберег их. А тебя и Петерса спасла от Красной смерти та замечательная леди, что высвободила силы, которые сейчас влекут вперед вашу карету.

Мне хотелось побыть с Анни подольше, но я пожелал ей доброй ночи — ведь она устала. И после этого сам погрузился в настоящий сон — точнее, в кошмар. Мне снились горящие министры, подвешенные на цепях к потолку, визжащая толпа, окровавленный труп Эмерсона, ходячий мертвец, который все ближе, ближе...

— Пропади оно все пропадом, Эдди. Пропади оно все пропадом! Эдди! Пропади оно.

Я открыл глаза. На моем плече восседал Грип и старался привлечь мое внимание к пиршеству малиновых и оранжевых красок занимающейся на востоке зари.

— Эй, Петерс, давайте мне вожжи, — сказал я, — а сами маленько отдохните.

Он кивнул и передал мне вожжи. Грип перепрыгнул на его плечо.

— Пропади оно все пропадом, Петерс, — заскрипел ворон. — Петерс, пропади оно все пропадом!

Мы проезжали мимо множества заброшенных крестьянских хозяйств — на весенних полях зеленела сорная трава. Однажды мы остановились пополнить запасы провизии в подвале одного из крестьянских домов, владелец которого умер от чумы или сбежал из страны. Наш безымянный скакун дышал ровно, словно и не пробежал бессчетного числа миль. Положив руку ему на круп, я не почувствовал, что конь разгорячен. Но, кроме гигантского размера и странной масти, в нем не было ничего особенного. Конь как конь. Ну и дела порой творятся на белом свете!.. Еще я заметил странные проплешины на его крупе — прежде их вроде бы не было.

Когда карета покатила дальше, Лигейя приказала ехать по дороге, которая следовала вдоль берега реки — к ее устью. Теперь мы передвигались по лесному краю с множеством озер. Временами мне чудилось, что По рядом. Правда, ощущение это было мимолетным, невнятным. Мы ни разу не пообщались.

К середине дня мы подъехали к изножью холма, с которого, по словам Лигейи, открывался вид на Бареелону. Я даже слепка подосадовал, что мы добрались до места так быстро: мне до того понравился более чем резвый ход нашего дивного скакуна, что я был не прочь продлить путешествие — исключительно ради удовольствия прокатиться с ветерком. Но лихой скакун что-то стал сникать. Он, можно сказать, лысел на глазах — шерсть с него падала клочьями буквально при каждом шаге, при каждом дыхании.

Грип успел слетать в сторону бухты и вернулся с торжествующим криком:

— Пропади оно вее пропадом, капитан Ги! Капитан Ги, пропади оно все пропадом!

Я присвистнул.

— Э-э, — громко объявил я, — похоже, наш черный приятель нашел «Ейдолон». Глядите, как он радуется!

— Следуйте за ним, — сказала Лигейя.

Вскоре мы одолели холм и спустились к Барселоне. На ее улицах было относительно мало народу, хотя отовсюду неслись шумы большого города. В окнах домов и лавок виднелось много людей. Просто жители старались поменьше выходить на улицу, торопились домой и общались друг с другом на изрядном расстоянии. Из этого я заключил, что самые страшные времена тут миновали, но люди еще сохраняют осторожность, помня о недавней эпидемии, и норовят избегать общения на близком расстоянии.

Когда мы сворачивали за очередной угол, случился некоторый конфуз — внезапным порывом ветра нашему скакуну оторвало хвост. А когда мы доехали до конца длинного склона, у него отвалилось ухо — вместе с большей частью гривы. Теперь карета катила по улице вдоль морского берега. Я таращился на коня. Дорогу за нами устилала его шерсть. Хуже того, его круп стал опадать, сужаться, словно это была кляча, которую цыгане надули воздухом, чтобы одурить покупателя, — и теперь воздух выходил через известное место.

Я хотел было обратиться к Лигейе за разъяснениями и советом, но тут увидел, что на дорогу катится большая тяжелая бочка — выше на холмистой улице двое неловких работников выпустили ее из рук, и теперь она быстро набирала скорость.