Шива из стали

Гавот не мог никак определить, наблюдают за ним или нет через какие-нибудь потайные камеры в стенах или потолке камеры. Но можно предположить, не боясь ошибиться, что как и во всех тюрьмах, каждый его шаг записывается на плёнку.

В последние годы его тело прошло через массу всяких передряг, но Гавот был искренне убеждён, что оно по-прежнему прекрасно.

«Интересно, - гадал Гавот, - не удастся ли мне когда-нибудь каким-нибудь чудом стать консультантом по устройству тюрем?»

Проведя во всяческих местах заключения чуть ли не всю свою взрослую жизнь, он стал своего рода знатоком камер и тюрем. Многие подобные сооружения выстроены уже настолько продуманно, что совершить или даже вообразить побег из них абсолютно невозможно. Но факт остаётся фактом: ни одна из них ещё не сумела удержать его в своих стенах более года.

Не то, чтобы Кристофер Гавот обладал какими-либо сверхчеловеческими способностями, позволяющими ему проходить сквозь стены. Просто до сих пор вселенная будто покровительствовала ему. В какую бы дыру ни упекли его собратья-люди, какими бы стенами и силовыми полями ни оградили его, всякий раз подворачивался благоприятный случай, открывавший ему путь на волю. Взять хотя бы тюрьму-больницу на Благих Намерениях. Более надёжное узилище невозможно и вообразить, и шансы Гавота покинуть его живым были настолько близки к нулю, что меньше и быть не может. И всё же вот он, туточки.

Его избавление от Благих Намерений стало уже вторым случаем в жизни, когда берсеркеры косвенно сослужили ему добрую службу, будто хитроумное средство, изобретённое самой вселенной, дабы открыть ему путь на волю. Наверное, следовало бы испытывать благодарность, но Гавот что-то не находил в душе подобных чувств.

Равно как не испытывал ни малейшей склонности благоговеть перед машинами смерти - да и вообще перед кем или чем-нибудь, если уж на то пошло. Зато испытывал любопытство. Берсеркеры - весьма увлекательные противники, и особой ненависти к ним Гавот не питал, как не питал особой ненависти и к людям. Единственное, чего просил он от вселенной - это возможности развлекаться на свой собственный лад.

Крутя педали сотканного из силовых полей велосипеда и постепенно наращивая темп, ритмично толкая сильными руками подвижный руль, пока всё тело не заблестело от пота, Гавот обдумывал сведения, по крохам собранные из разговоров окружающих по пути на Гиперборею. Должно быть, ситуация действительно отчаянная, раз командир Военно-космического флота бросает клич о добровольцах.

Всякий раз, когда выпадал случай - не настолько часто, как ему хотелось бы - Гавот пытался затеять разговор со своим новым надзирателем - молоденьким солдатиком, имя которого Гавот уже позабыл. Судя по всему, юнцу не запретили беседовать с заключённым, лишь бы не открывал камеру и не позволял ему общаться с кем-либо ещё.

- Полагаю, подготовка к сражению идёт полным ходом.

- Наверно.

- Ты не передашь от меня весточку коменданту базы?

- Может, и передам. Чего?

- Перед тем, как меня засадили сюда, я прошёл пару тренировок. Начал уже чувствовать, что за операция затевается, насколько она важна… Я бы хотел передать весточку коменданту, что если у ней подвернётся какая-нибудь по-настоящему чересчур опасная работёнка, настолько скверная, что она даже не решится просить кого-нибудь из своих людей пойти добровольцем… В общем, я пытаюсь сказать, что добровольно вызываюсь на эту работу прямо сейчас, какой бы она ни была.

Юнец вытаращился на Гавота, явно не зная, принимать ли его слова всерьёз.

- Так передашь весточку? - Правду говоря, Гавот и сам толком не знал, насколько всерьёз это предложил.

Кивнув, солдатик удалился.

Снова оставшись в одиночестве, Гавот на время позволил воображению разыграться. Вот комендант Норманди навещает его в камере, чтобы попросить добровольно исполнить какую-то напрочь самоубийственную работу. Они только что обнаружили в зале трофеев какую-то мину с тройным подвохом, и надо обезвредить её, пока она не разнесла в пух и прах всю базу. Выполнить эту работу по силам только человеку. Конечно, за успешное выполнение задания сулят просто фантастическое вознаграждение. Комендант в ужасном отчаянии приходит умолять его принять эту задачу на себя.

Этот эпизод воображение Гавота изображало очень живо и реалистично: за годы ему довелось повидать множество людей, умолявших о вещах, казавшимся им жутко важными. «Ну-у, - говорил он воображаемой Норманди, - если вы встанете на колени, может, я и уступлю вашим мольбам». На этом месте видение угасло…