Шиза

— К делу. — он кивнул слишком резко. — Значит в городе одни старики. Доживают в красоте и идиллии. Весь персонал на самом деле там наверху, в лагере. Даже я. То есть скорая помощь только в лагерной медслужбе. И пожарные там же. И полиция. Все внутри лагеря. А тут идиллия. Ну только медслужба иногда спускается. Старики ведь. Но! На окраине городка с нашей стороны есть бар. В городе рестораны, а это бар. С гирляндами такой. Круглосуточный. Где и собираются лагерные охранники, полицейские, пожарники, администрация. Только пленных нет, им с территории ни-ни. А водички нет?

Пока я шла к машине за водой и возвращалась, он продолжал:

— Самый лучший способ разведки — это выпить с врагом. Я так считаю. — он взял у меня бутылку и сделал несколько глотков. — Хотя они нам не враги, нет конечно. Ну вот так получилось, что мы просто по разные стороны барьера в настоящий момент. Но барьер-то мы сами придумали. А цель у нас с этими прекрасными ребятами одна — лишь бы война закончилась.

— Не уходи от сути. — вернула я его.

— От сути, да. В общем, бар — это место, где есть лагерные, и где все любят поговорить. А рассказывают они вот что: у них у всех режим с подъемом и отбоем, а днем только работа или свободное время. Никто почти не патрулирует, потому что не надо. У каждого пленного, свое место, своя работа. Картотека… О, картотека! — он поднял палец. — У них тоже есть картотека с делами. И найти нашего три тысячи восемьсот второго можно только по этим бумажкам, потому как никто из персонала не знает, кто и где конкретно находится. Вот такая вот вакханалия. О! Вакханалия от слова Вакх! Слушая, а красиво-то как!

С этими словами он облокотился сначала на один локоть, потом ему поза показалось неудобной, и он уже прилег на бок, подперев голову рукой. Я всё поняла и пошла за рюкзаком. К моему возвращению он уже клевал носом, а стоило мне кинуть рюкзак ему под голову, как он его сграбастал и улёгся. Выдохся мой разведчик.

До ночи было еще далеко, а делать было решительно нечего. Выспалась я днем, так что скоротать ночь за сном нечего было и думать. Погуляв по пляжу, покидав камушки, снова прибравшись, я уже не знала, что делать. Укрыла альтерОлега пледом, что не замерз, посидела с ним рядом. Снова погуляла. Уже темнело. И не придумав лучшего варианта я решила пойти тоже в город, погулять. Ну кто меня будет останавливать поздно вечером в городе пенсионеров? Тем более все стражи порядка обитают в лагере.

Сказано — сделано. И я уже через полчаса пробравшись через кусты, лужайки и тропки, оказалась на красивых улицах Пшески. В сумерках город, конечно, не так переливается красками, как днем. Но зато у него появляется свой шарм, своя тайна. С улиц пропали все: люди, машины, кошки, которых я видела днем нежащимися на солнце. И при этом город не выглядел мертвым. Отнюдь, редкие звуки, свет в окнах, далекая музыка, всё говорило о том, что город живет, просто как один огромный организм прилёг отдохнуть. И не нужно мешать ему в этому. Зажглись уличные фонари и появилось прекрасное освещение. Прекрасное не в плане яркости и видимости, а наоборот, придающее какое-то загадочное настроение, обволакивающее теплым желтоватым светом. Банально сказать, но улицы города напомнили мне сказочную открытку, на которой маленькая девочка идет по праздничному старинному городу. Девочка если что, это была я. И эта девочка гуляла по улицам, сворачивала на белые лестницы между домов, ходила по газону босиком. Наверняка, это было нарушение общественного порядка, но я пробежалась по зеленой, мягкой и еще теплой траве на носочках, вспоминая что-то былое. Пройдя через небольшой сквер, я вышла на площадку, с которой открывался вид на море. Здесь же стояли скамейки, на одну из которых я и присела. Небо над морем было… Да у меня слов даже не было, что бы описать эту переливающуюся бесконечность. Это было так прекрасно, что у меня снова потекла слеза. Из-за всех этих исчезновений и появлений мужа, из-за своих преступлений, из-за всех воспоминаний, из-за страшных ожиданий я стала такой плаксой!

— Говорят, что души любимых превращаются в звезды и уходят туда, в бесконечные вселенные, что бы мы иногда на них смотрели. — услышала я сбоку немолодой мужской голос.

Я покрутила головой и обнаружила на еще одной лавке старичка, который сидел, откинувшись на спинку и смотрел в небо, а руки его покоились на тросточке, лежащей на коленях. Не заметила его сразу, увлеченная небом.

— Извините? — спросила я, утирая нос.