Шиза. История одной клички

Гапон — гениальный шизоид, «чернокнижник». Худая согбенная над рукописями фигура произрастает в самом тёмном углу мастерской. За толстыми окулярами не видно глубоко посаженных глаз. А его странные зарисовки может объяснить только консилиум, состоящий из Зигмунда Фрейда, Альберта Эйнштейна, Иеронима Босха и двух-трёх районных психиатров. По статистике, ежегодно родное училище пополняет психиатрическое отделение на пять-шесть пациентов. В високосные годы и того больше. Гапон в этом списке явно первый.

Перепёлкин — полная противоположность своему замкнутому другу Гапону. Неуёмный лидер рок-группы «Зубы врозь», весьма популярной у бесчинствующей молодёжи. С первого дня обучения не расстаётся с постоянной перспективой отчисления. Имеет редкий дар — подрывать спокойствие и провоцировать драчки преподавателей, оценивающих его дикие полотна».

Дальнейшие дневниковые записи приобрели более лаконичный характер:

«Талдыбаев — борец-одиночка за порядок и чистоту. Когда дымит ароматной вишнёвой трубкой, то кажется мудрым персонажем восточного эпоса. Безуспешно скрывает алкогольную зависимость.

Робик — мальчик из школы изяШШШных искусств, трудоголик от живописи, старательный, аж противно!

Шмындрик — не знаю, можно ли с полной уверенностью отнести его к мужчинам, весь в серьгах, носит две (!) косички. Слащавый, прилипчивый гей. Акварелист — великолепный! Постоянно спрашивает у всех: «А тебе нравится?..»

Большая Мать (Оксана) — ей бы танковой дивизией командовать!

Армен — доминирующий самец, похотливый — на куриц заглядывается.

Нинка-Никотинка — этим всё сказано (хорошо, что она не в нашей группе!)

Лора — своего не упустит!

Гульнур — хохочущий китайчонок.

Нюся. Никакая. Что воля, что неволя — всё равно…»

Лишь одно досье Янка оставила незаконченным: «Цесарский — …» Хотя сказать об этом эксцентричном кадре можно немало. Цесарский стал центральной фигурой всего училища с момента появления. «Можешь звать меня просто — хозяин», — знакомился он с одногруппниками. Длинный, худой очкарик, называющий себя высоким, стройным интеллигентом, обладал врождённым комическим даром и безостановочно фонтанировал остротами а-ля Карлсон. Несомненно, в его лице мировая эстрада приобрела бы мастера пародии и звукоимитации.

К сожалению, Цесарский являл собой ещё и пример того, как хронический юмор переходит в цинизм. Постоянно насмехался, задирал, доводил. Особенно злыми его шутки виделись тому, на кого были направлены, но когда он изгалялся над кем-то другим, то это казалось забавным и даже талантливым. Объектом надругательств Цесарского могло стать что угодно: патологическая Лорина жадность, бесконечный гапоновский трактат, авангардная поэзия Перепёлкина, Нюсина заторможенность и многое, многое другое. Но основной задачей Цесарского всегда оставалось одно: не покладая рук, во что бы то ни стало, жертвуя собой, подорвать авторитет «самого старого старосты»! Цесарский запросто мог заявить: «Дед, мурзилку попроще, ты ещё должен помнить Розенбаума кудрявым» или доверительно сообщить Шмындрику: «Знаешь, дедушка Тарас тоже в прошлом передаст». Когда Дед, не выдержав издевательств, взрывался, выходило ещё хуже. Спасаясь от недюжих кулаков, Цесарский со всех ног удирал по длинным училищным коридорам и горланил во всё горло: «Не убивай меня, пердя старая! Не губи ребёнка, педофил! Люди добрые, помогите, за мной гонится пупок с глазами!»