Шиза. История одной клички

Нет времени раздумывать. Нет больше сил терпеть чужое вмешательство в мысли, действия, в саму жизнь. Янка с усилием сжала щипцы обеими руками, ломая и выворачивая края лезвий. С болью, до крови исступленно сжимала она инструмент. Наконец, после огромных усилий, игла поддалась. Искорёженные щипцы откусили загнутый кончик иглы.

Людей жалко, особенно всех!

Из обсуждения к/ф «Изображая жертву». (Передача «Закрытый показ». Первый канал, 4 марта 2007 года)

Туча чёрным неповоротливым медведем попятилась за горизонт, словно стыдясь своей неуклюжести. Мягкая, как пушистый ковёр, изумрудная трава заискрилась под солнцем. Прямо над Янкой просияли сразу две радуги — одна над другой. А разве бывает сразу две радуги? Глядя на небо, девушка невольно складывала в уме его цветовую гамму: «Вверху голубая Фэ Цэ с краплачком в разбеле, а книзу — пожалуй, можно немножко кадмия лимонного добавить».

Янка скинула босоножки и побежала босиком по траве. Ах, вот откуда музыка — на летней эстраде под навесом играют музыканты. Отстукивает ритм ударная установка, барабаны, тарелки… всё громче, громче…

Обвешанные разноцветными драпировками, Перепёлкин с саксофоном, Хромцов в военной пилотке с балалайкой и, конечно, Цесарский с гармошкой наперевес.

— Дж-жаз-зз — это разговор-рр! — загадочно закатив глаза, проклокотал Перепёлкин и, нахлобучив гапоновскую шляпу, стал выводить мелодию на саксе. Шмындрик самозабвенно ударил в огромный шаманский бубен. Хромцов в такт затренькал струной гигантской балалайки. В образе Наташи Ростовой, как на балу, закружилась невесомая, белоснежная фея Зденка.

До горизонта расплескались кружевной пеной летние кафе. Ослепительную белизну их пластиковых интерьеров нарушали только разноцветные зонты от солнца. Компании одетых в белое людей беззаботно беседовали, потягивая вино. Тёплый летний ветер играл воротниками, юбками, бахромой пёстрых флажков, воланами скатертей.

Из соседнего павильона спешили навстречу Янке запыхавшаяся мама Ира и гладко причёсанный Лёнчик в крахмальной белой рубашке с маленьким галстуком, который ему надевали только на выступления в скрипичных концертах. На расписном рушнике мама Ира протягивала Янке свой фирменный торт «Негр в пене».

Янка завороженно наблюдала, как кружатся в высоких бокалах кубики льда. За ближайшим столом произрастала тощая фигура Гапона, согбенная над очередной главой философского трактата. Рядом Тарас Григорьевич подправлял лёгкими штрихами набросок. Внезапно Цесарский прыгнул на колени к ошарашенному Тарасу Григорьевичу:

— А тебе, друг Чичиков, позволь влепить одну безешку! Ах, позволь! Одну маленькую безешку! Ну, хоть одну!

Тарас Григорьевич хохоча уворачивается от слюнявых поцелуев Цесарского, которому, конечно, всё простил на десять лет вперёд.

Вот чистенький трезвый Талдыбаев накрывает удивительно красивый стол: букет из душистых еловых веток, салаты и красные яблоки на белой скатерти.

Лора и Гульнур деловито двигают казенные стулья, зажигают свечи на каждом столе.

— Армен, неси воду! — командует Большая Мать — строгая, но справедливая, крупной, осанистой фигурой, спокойной уверенностью внушая всеобщее уважение.

— Мужикам-художникам нужно за вредность молоко выдавать! — обречённо вздыхает Армен, жадно впитывающий радость созерцания пышноцветущей женской красоты.

«Ну как же я могла забыть о них? Ведь они все так меня любят! И я их люблю! Очень! Никогда вас больше не брошу, слышите, милые мои, дорогие! Родные! Я счастлива с вами!» — Янка очень много плакала за свою короткую жизнь, но сейчас впервые прослезилась от счастья.

По поляне со звонким смехом промчалась стайка детей в погоне за огромными, как летающие веера, бабочками: «Сцыляет щебетар! Солвей дудуццу!»

— Говор какой-то? Не английский и уж точно не немецкий. Напоминает французский, но нет, не он. А на каком это они языке говорят? Странно как-то… — обратилась Янка к Большой Матери.

— Ничего странного. Это дети Зденки и Хромцова, и соседские ещё. Они русский плохо знают. Когда наша сладкая парочка обженилась, они на Зденкину родину эмигрировали. У Хромцова там карьера быстро в гору попёрла. Он очень знаменит в Европе, а Зденка — многодетная мамаша.

— Кто бы мог подумать!

— Да, жизнь ещё не такие выкрутасы выделывает. Вот наш андеграунд Перепёлкин — тоже образцовый семьянин, респектабельный стал, с брюшком. На телевидении попсовым звёздам клипы стряпает.

— А Цесарский?

— Цесарик каким был задирой, таким и остался — карикатурист, журналюга. Вредный, но популярный! А у Арменчика — сеть салонов модной одежды в Питере, кстати, он мой муж.

— Да, это, конечно, кстати!

— Шмындрик — завуч в художественной школе. Вообще, у всех наших всё хорошо в жизни сложилось. Хромцовы каждое лето нас к себе в поместье приглашают. Красота!

— А я?! Со мной-то что?!

— Ты у нас самая счастливая. Смотри, кто к тебе идёт!