Шиза (СИ)

Он склонился к своим коленям, с наслаждением чувствуя, как дрожь и напряжение, сковывающие его всю дорогу наконец то отпустили его, позволили расслабиться и вздохнуть чуть больше воздуха. Он снял куртку и под закатанными рукавами его рубашки были видны следы на сгибе локтя. Такие остаются от уколов. Он не помнил, откуда они. Надо спросить у Митси. Митси наверняка знает. Митси умный.

Он вспомнил, что когда Митси очнулся после наркоза и узнал, что одна его нога - ненужный кусок искалеченного мяса, а второй..второй просто нет, он молчал. Недолго молчал, минут пять, но и это время показалось Джерому вечностью. Он то ожидал, что брат будет биться в истерике и плакать на его плече, но глаза Митси были сухими, как пустыня, черными, как выжженная трава. Это было гораздо сложней.

А потом Митси схватил со стола стакан и запустил его в стену. Джером только увидел, как брызнули в стороны осколки, а Митси сказал, произнес с мрачной уверенностью:

- Я покончу с собой, клянусь. Доползу до осколков и перережу себе вены.

И Джером навалился всем телом на него, словно пытаясь удержать, уберечь. Митси откинул голову на подушку и по его вискам потекли слезы.

Он все таки перерезал себе вены - не этими осколками, эти Джером поторопился сразу же собрать. Перерезал грамотно, вдоль, от локтей и до запястий. Правда, только на одной руке. На второй не успел, Джером, который потом еще долго проклинал себя за то, что заснул возле его кровати, выхватил осколок, пережал пальцами его руку повыше локтя и кричал, кричал, пытаясь докричаться до чертовой суки - медсестры, которая занималась неизвестно чем на своем посту. Она прибежала только спустя несколько минут, толстая, одышливая. Когда пальцы Джерома скользили от крови, и вся простынь окрасилась багровым, а Митси плакал и выдирал руку из цепких пальцев брата.

Сука - медсестра охала и бестолково суетилась вокруг кровати, и Джером закричал на нее, заорал так, что сорвал горло. Только тогда она метнулась к тумбочке с аптечкой, достала жгут, перетягивая руку Митси.

Вены зашили, зашили рану, а врач потом зло шипел сквозь зубы:

- И без руки решил остаться, идиот?

Митси не слышал его, не реагировал, лежал с остекленевшими глазами. Он провел в таком состоянии еще месяц, долгий,бесконечный месяц. Он не отказывался есть, как бывает во всех сопливых книгах и романах, он ел, но в глазах - такая ублюдочная тоска, что хочется умереть самому, сдохнуть, исчезнуть.

- Ты не можешь, не имеешь права. Ты нужен ему. - так сказала мать, и Джером с ужасом подумал тогда, что едва сдерживается, чтобы не выбить ей все зубы. Он ненавидел в тот момент мать, себя, проклятого Митси, который лежал на больничной койке беспомощным куском мяса.

Ответственность была не для него. А эти слова матери означали, что теперь он главный, старший и ответственность на нем. Нечестно и несправедливо.

- Ты что задумался, мелкий? - окликнул его Митси, рывком выдергивая из уродливых мыслей. И Джером вздрогнул, вскинул на брата взгляд, улыбнулся вяло. Митси заулыбался в ответ. - Мы сегодня есть будем?

-Да...конечно, да. Извини. - и Джером поднялся и пошел к плите за кукурузой.

Спустя двадцать минут, когда початок был обкусан со вкусом со всех сторон и выпиты две кружи чая Митси откинулся на спинку стула, довольный и сытый словно домашний кот. Джером подмигнул ему, забираясь на стул с ногами и прихлебывая горячий чай маленькими глотками. Митси улыбнулся ему в ответ. Он ненавидел эту его улыбку - беспомощную, наполненную сопливой нежностью до краев.

- Пойдем до озера потом? Наверняка оно уже растаяло.

- Надейся. - фыркнул Джером, отставил кружку, дуя на пальцы. - ****ь, горячая, сука.

- А потом еще в магазин надо...-Митси устало потер пальцами переносицу, вздохнул. - Ну хлеба там взять, чего еще? Надо же что-то жрать, нам тут еще три дня тусоваться.

- Не тусоваться. - поправил его Джером. - Пахать, как проклятым. Точнее, мне пахать.

Со все тем же болезненным наслаждением он смотрел как мрачнеет лицо близнеца, виновато улыбнулся.

- Прости... я имею в виду..

- Брось, мелкий. - Митси через силу выдавил улыбку, и поднялся, опираясь о стену.

Еще до того, как ему разрешили вставать, Митси отказался от костылей и трости. Это казалось ему унизительным, совсем "некруто". Не мог Митси, Митси - суперчеловек встать с костылями, как гребаный разваливающийся старик. И он вставал сам, первое время делая за полчаса четыре вымученных шага, а потом лежал без движения на больничной койке, ослабев от действий, которые он раньше выполнял за долю секунды.

А потом появился протез, уродство из пластика и металла, тяжелое, как сам Дьявол, на которое невозможно было ступить. И он падал, делал шаг и падал, лежал обездвиженным трупом, а Джером поднимал его бережно, как только можно было бережно. Он плакал сам.