Шизофрения

Александре очень хотелось сказать, что системы водоснабжения в Африке и России раздельные, но она сдержалась, памятуя о живучести в голове у мамы идеи пролетарского интернационализма, накрепко соединившей страны и континенты.

— Мам, ну при чем здесь Африка? — она вытерла яблоко о клетчатое полотенце и протянула старушке.

— Как это при чем? — возмущенно воскликнула та. — Земля у нас одна!— категорическим тоном заявила родительница, с чем Александра была полностью согласна. — Надо уметь мыслить в мировом масштабе! — поучительно добавила она.

Тоже не поспоришь: общепланетарное мышление — украшение интеллекта.

— Африка тебе — не Франция!

С этим тезисом тоже без сомнения согласились бы и французы и африканцы, хоть однажды видевшие политическую карту мира.

— Хочешь морковный сок? — мама взяла яблоко и указала на кувшин на прилавке.

— Спасибо, мамочка! Совсем не хочу. Я прижизненную норму еще в детстве выпила, — неосторожно сказала Александра и, не дав маме произнести обкатанную фразу про то, что «у всех дети, как дети, а у меня…» торопливо добавила:

— Я ведь только попрощаться заехала. Завтра улетаю. Так неожиданно!

— Вечно у тебя все неожиданно, — ворчливо пробормотала маман. — Правильно отец говорил, что ты все куда-то торопишься, будто опоздать куда боишься. Как семимесячной родилась, с тех пор и живешь так же. Кстати, — смерила дочь осуждающим взглядом. — Надеюсь, ты не поедешь в Европу в этих, с позволения сказать, штанах? Ноги, как две сосиски обтянутые. В целлофане. Тебе все-таки уже тридцать. Не девочка.

— Ну, спасибо, что не сардельки! — хмыкнула Александра. — А штаны эти — джинсы называются.

— Да помню я, помню. Американские пастухи их придумали, — мама подошла ближе и критически осмотрела лицо дочери. — И глаза так не крась. А то похожа на… — она задумалась, подбирая слова, — на загнивающего покойника, — сказала издевательским тоном и скорбно поджала губы.

— Ну, у тебя и сравнения! — Александра поморщилась.

— А что ты злишься? Кто тебе правду в глаза скажет, как не мать? Ты ж не уродка какая, чтобы себя приукрашивать. Может, чаю хочешь? — мама включила электрический чайник и поставила на стол ярко-зеленую кружку с надписью «С Новым годом!» — И не забывай, дорогая, — глянула на дочь строгим взглядом секретаря партийной ячейки, — что ты — представитель великой страны! Поэтому веди себя скромно. По тебе люди на Западе будут судить, какие мы.

— Мам, да люди на Западе давно уже все про нас поняли. Наши в Европе, чтобы от комплекса неполноценности избавиться, миллиард долларов на вечеринки только в Рождественскую неделю тратят.

— Это, дочка, не наши, — строго сказала мама. — Это люди без совести и без родины, которые только о себе думают. Сколько детей на такие деньги поднять можно. А ты веди себя там достойно. Страну не посрами.

— Не посрамлю, мамочка. Ты не переживай, — она обняла мамулю за худенькие плечи.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Па-риж… Па-риж…— проговорила Александра вполголоса, вслушиваясь в мелодику слова.

«Париж! Как много в этом звуке для сердца русского… — сложились в ее голове почти пушкинские строки. — И действительно, почему так манит русских этот город? — размышляла она, устроившись на деревянной скамье в Соборе Парижской Богоматери. — Ничуть не красивее Вены, Праги или Будапешта. Что в нем есть такого, что заставляет вздыхать, едва услышав название, так будто каждый пережил романтическую любовь на берегах Сены? „Увидеть Париж и умереть!“ Образное выражение? Но почему такой образ не приходит в голову тем, кто увидел Венецию или Рим? Правда, есть исключение — Египет с его пирамидами. Но там все посерьезнее, там уже не поэтический образ, а реальность. А, может, в названии Париж есть какая-то закодированная информация, которая на подсознательном уровне сидит в каждом из нас? А Собор Парижской Богоматери? — она окинула взглядом огромное величественно-строгое пространство храма. — Да, шедевр готического искусства, но ничуть не лучше, чем Миланский, Шартрский или Кельнский соборы. Что так привлекает именно в нем?»

— Петь, глянь витраж, — услышала родную речь сзади, — просто суперский! Я от него прям обалдела! Да вот, справа. Я у нас на втором этаже что-то в этом роде хочу. Сделаешь? Тогда щелкни. А еще, глянь наверх, там тоже витраж прикольный вверху.

— Мне, блин, чтоб так голову задрать — лечь надо, — мужчина с пивным животом, фотокамера в руках которого казалась спичечным коробком, опустился на скамейку рядом.

Александра поднялась и отошла в сторону.