Шкаф с кошмарами

Не до конца опущенное стекло давило в подбородок, но удерживать голову сил не было. Ветер немного остужал кожу на лице, приводя в чувство, отрезвляя, выдувая через уши плавающую в мозгу муть. Когда «Волга» набирала скорость— например, съезжая с горки, — картинка смазывалась, превращаясь в мельтешение черных полос и солнечных просветов между ними. Именно по просветам, становящимся все уже и тоньше, Юра понял, что на улице вечереет. Пересилив себя, он вновь нырнул в мешанину запахов душного салона.

— А сколько сейчас времени? — с трудом сфокусировавшись на Люсе, спросил он.

— Много.

Не дождавшись, пока Люся созреет для нормального ответа, Юра попытался достать мобильный телефон, чтобы посмотреть самостоятельно, но ослабевшие пальцы не совладали с карманами узких джинсов. Машина катилась по грунтовой дороге, то падая вниз на манер «русских горок», то по-черепашьи вползая наверх. Под пальцами Михаила Матвеевича скрипела намотанная на руль изолента. Посвистывал летящий навстречу «Волге» ветер. Дребезжала подвеска. За окном проносились кривые деревья и заваливающиеся кресты.

Наконец Ираида Павловна повернулась, нацелившись в Кашина острым носом.

— Понимаете, Юрочка, мы немного… э-э-э… заблудились. Да, заблудились.

— Да, похоже, где-то не там свернули, — поддержал супругу Михаил Матвеевич.

Глупо поморгав, Юра сказал первое, что пришло в голову:

— Ну, так поверните обратно.

Раздраженно фыркнула Люся. Маленький Коля гнусно хихикнул. Тяжело вздохнул Лехтинен-старший.

— Понимаешь, Юрка, какое дело, — начал он, — я уже поворачивал.

— Поворачивали?

— Ага. Часа три назад. Когда понял, что заблудились — сразу повернул.

Удивленный Юра, ища поддержки, перевел взгляд на Люсю, но та отвернулась к окну, демонстративно не обращая внимания на Кашина.

— А сколько я уже… — во рту внезапно стало вязко, точно он разом съел килограмм черноплодной рябины. — Сколько я без сознания?

Долгое время ему никто не отвечал. Затем Колька, старательно загибавший перемазанные козявками пальцы, радостно воскликнул:

— Восемь!

— Чего восемь? — глупо переспросил Кашин.

— Восемь часов, Юрочка. Вы восемь часов не приходили в себя, — подсказала мама-Лехтинен. — Мы уж думали — все…

— А ты бы и рада была? — со злостью крикнула Люся.

— А ну замолчи немедленно! — в голосе Михаила Матвеевича прорезалось-таки раздражение. — Как язык-то повернулся? На мать!

— Да пошла она! Оба идите! Я говорила — надо было сразу оставлять, а вы…

От криков и напряжения в голове Юрки щелкнуло. По лбу побежало что-то горячее и мокрое. Преодолевая слабость, он коснулся лица пальцами, поднеся их к глазам. По подушечкам, глубоко въевшись в отпечатки, точно краска на процедуре дактилоскопии, расплылась кровь. Липкая. Свежая.

— Кровь… — заворожено прошептал Кашин. — Откуда у меня кровь?

Вопли и взаимные обвинения внезапно стихли.

— Из носа, — неуверенно ответила Люся. — Ты когда в обморок грохнулся, у тебя из носа кровь побежала. Давление, наверное.

— Господи, да сколько можно уже врать!? — Перегнувшись через сиденье, Ираида Павловна злобно зашипела на дочь. — Что ж ты за дрянь такая, а? Парню осталось всего ничего, а ты все паинькой прикидываешься! Скажи уже! Ну?

Не дождавшись ответа от внезапно умолкшей Люси, похлопала Юру по колену и доверительно сообщила:

— Это вас Хугинн клюнул, Юрочка. Вы не переживайте, уж если он кого клюнул, значит все — конец. Это папа у нас дурак-дураком, все думает судьбу обойти. На зеленой своей развалюхе обогнать. Не переживайте. Скоро все закончится.

— Скорее, чем ты думаешь, — Люся прервала мать, кивнув в сторону лобового стекла.

— М-да-а-а… — с тоской в голосе протянул папа-Лехтинен. — Кажись, приехали.

Юркин взгляд потянулся туда же, куда кивнула хмурая Люся. Туда, через опущенные плечи мамы и папы Лехтинен, через заляпанное грязью и глиной лобовое стекло, через бесконечно длинный зеленый капот, под которым устало переводил дух натруженный мотор. Туда, где посреди двух высоких валов рассыпчатой свежей земли стоял он. Тот самый мосластый высокий могильщик, в растянутой майке-алкоголичке, бывшей некогда белой.

— Не выпустила, ведьма старая, — прошептал Михаил Матвеевич.

— Мишенька, нельзя так… это же мама твоя все-таки, — укорила мужа Ираида Павловна.

Тот лишь кивнул, поджав губы, рывком распахнул дверь и выбрался наружу. Точно по команде, могильщик закинул лопату через плечи, свесив руки по обе стороны черенка. Он был похож на тощее пугало, выставленное в поле, чтобы пугать ворон. Вот только вороны его не слишком-то боялись. Гигантская черная туша Хугинна аккуратно спланировала с неба, встав рядом с могильщиком. Долговязый, словно только этого и ждал, поднял правую руку, приложил два пальца к виску, по-приятельски козырнув Кашину.

И ушел.

Иллюстрация: Игорь Авильченко