Шкаф с кошмарами

Санька примерился и двинул цыганенку ногой в живот. Хотел не сильно, но парень запаниковал, отшатнулся неудачно, и сбитый носок кеда воткнулся ему под нижнюю челюсть. Лязгнули зубы. Цыганенок распластался в пыли и завыл. Дядька на остановке проснулся, прикрикнул неуверенно:

— Эй, шантрапа, вы охренели, что ли?!

Зажимая разбитый рот, роняя кровь сквозь грязные пальцы, цыганенок бросился наутек. Костыль придурковато заржал, наподдав ему ногой по костлявому заду.

— Блин! Санчес, да ты зверь! — уважительно присвистнул Марат.

— От-так! Наваляли чуркам! — заорал Костыль.

Рыча надсаженным двигателем, на пустынной трассе показался рейсовый «ЛиАЗ», набитый едущими со смены работягами. Дядька замахал кулаком, принялся пугать милицией. Сплюнув сквозь зубы, Михей кивнул Саньке, принимая прописку.

— Кого из ваших в лагере увидим, ноги переломаем, понял, да?! — крикнул он цыганенку.

Неторопливо, вразвалочку, Михей повел ребят вдоль бетонного забора, тянущегося до самого горизонта. Вдогонку им матерился вконец осмелевший дядька. Санька чувствовал себя препаршиво. В груди поселилось мерзкое чувство, от которого хотелось то ли совершить еще большую подлость, то ли расплакаться.

Кто-то злобно закричал на незнакомом певучем языке, и мальчишки удивленно обернулись. Цыганенок стоял, пошатываясь, и тщетно пытался стереть с подбородка кровавые слюни. Майку до пояса залило красным, длинный ноготь целился в обидчиков, но Санька понял, что указывает он на него. От этого обвиняющего жеста, от наполненных ненавистью черных глаз, от брошенных в гневе непонятных слов на спине выступили мурашки величиной с кулак. Цыганенок ударил левой рукой по сгибу правой, показав тоненькое предплечье, и бросился наутек. Застывший в предгрозовом испуге воздух сотряс раскатистый голос грома.

***

В лагерь возвращались бегом, со всех ног улепетывая от грянувшего ливня. Набрякшее небо лопнуло, да так, что мир на расстоянии двух шагов превращался в стену воды. В мутных потоках проносились сломанные ветром ветки и мелкий мусор, подбитыми субмаринами закручивались в водоворотах оранжевые фильтры окурков. Похожая на пароход, проплыла одинокая белая босоножка. Только у корпуса, забившись под навес на игровой площадке, Санька, отжимая футболку, спросил с деланным безразличием:

— Миха, а чего там этот индеец кричал?

Безуспешно пытаясь подкурить намокшую сигарету, Михей ожесточенно чиркал зажигалкой. Услышав вопрос, недоверчиво выгнул бровь и переглянулся с Костылем.

— А ты не знаешь?

— Я по-индейски не понимаю, — огрызнулся Санька.

— Это потому что первый год в «Юности» отдыхаешь. Когда два-три лета здесь, начинаешь вмыкать потихоньку. Вожатые так вообще хорошо понимают, потому что цыганва им травку банчит…

— Да пофигу! Че он сказал-то?

— Он тебя проклял, типа, — ответил Костыль. — Сказал, что тебя заберет Человек-Крот.

— Че?! Кто заберет?!

— Человек-Крот, — кивнул Михей, глубоко, по-взрослому затягиваясь. — Это у них божок какой-то, или типа того. Они ж долбанутые, цыгане эти.

— Вообще, конечно, зря ты его так сильно отоварил, — подключился Марат. — Они, твари, злопамятные.

— Да ну? И че они мне сделают?

— Может и ничего. А может реально Человека-Крота натравят. В позапрошлом году вожатый один, Димдимыч, цыганам за травку бабки зажал, так и пропал к концу смены.

Михей задумчиво выдул дым через ноздри. Под навесом повис едкий аромат дешевого табака. Будничный тон Михея заставил Санькин затылок съежиться, спина покрылась гусиной кожей.

— Нам не веришь, Вангеныча спроси, — сказал Костыль. — Ему трындеть без мазы.

— Ну цыгане и грохнули, к гадалке не ходи!

— Ага, ага, — покивал Михей, стряхивая пепел. — Тока прикинь, да? Нашли Димдимыча в здоровенной земляной норе, прямо на том перекрестке. Без башки нашли, его менты по отпечаткам пальцев опознали.

— Гонишь! — скрывая страх, презрительно бросил Санька.

— Спроси, спроси Вангеныча, — повторил Костыль.

— А еще, — добавил Михей, — завтра, когда отряд купаться поведут, посмотри там, рядом с остановкой. Если будет нора, значит, все.

— Что — все? — леденея нутром, переспросил Санька.

— Кирдык тебе, Санчес.

***

К Вангенычу Санька зашел перед самым отбоем. Ливень поутих, но все еще моросило, и вместо ночных посиделок у костра вожатые разбрелись по личным комнатам. Санька сперва пытался читать, но стройные ряды букв рассыпались, превращая увлекательную историю о приключениях Аллана Квотермейна в запутанный шифр.

Комната Вангеныча едва уловимо пахла травкой и перегаром. Он тоже читал, раскрытая книга лежала на кровати обложкой вверх. «Хребты безумия», прочел Санька, неловко переминаясь на пороге. Вангеныч соскочил с койки, потянулся так, что лагерная футболка с дебиловатым улыбчивым солнышком затрещала на широких плечах. Двадцатилетний, мускулистый, макушкой под самый потолок — такой, наверное, и черту рога обломает, не то что Человеку-Кроту. В присутствии Вангеныча страхи сразу показались несуразными и глупыми.

— Тебе чего, Сашка?

— Иван Геннадьевич, я это… Я спросить… Правда, что вожатый в прошлом году?