Бернар Жюно удовлетворенно улыбнулся. Только краешек улыбки, самый-самый краешек скользнул в уголках его тонких бескровных губ. Он хорошо знал: еретик заговорит. Он скоро заговорит. А если он не захочет говорить, его к этому принудят. Бернар Жюно знал: как бы еретик ни выкручивался, как бы хитро он ни отказывался говорить правду, заговорить его все равно принудят, потому что сразу несколько свидетелей из Ле Тура видели, как из рук этого человека исчезла древняя шкатулка, выполненная, возможно, из золота и наполненная, возможно, большими сокровищами. Может, это были сокровища мавров, обнаруженные в старых развалинах, а может, в шкатулке находились драгоценные камни, вывезенные святыми пилигримами с далекого Востока. Это неважно! Главное в том, что шкатулка должна вернуться. Сразу несколько свидетелей с чувством вполне понятного страха видели, как таинственное вместилище неизвестных сокровищ растаяло в воздухе только потому, что этот еретик и мысли не допускал о благородном пожертвовании всего найденного им в тайных подвалах – святой Римской церкви, для всех и для каждого благочестиво и терпеливо молящей блага у Господа.
«Веруете ли вы в Господа Иисуса Христа, родившегося от пресвятой девы Марии, страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса? Веруете ли вы в то, что за обедней, свершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в тело и кровь Иисуса?»
«Да разве я не должен веровать в это?»
«Я вас спрашиваю не о том, во что вы не должны веровать. Я спрашиваю, веруете ли вы?»
«Верую во все, во что приказываете веровать вы и другие хорошие ученые люди», – голос еретика наконец дрогнул. Он еще боролся с гордыней, но уверенность его быстро испарялась.
«Эти другие хорошие ученые люди, несомненно, принадлежат к вашей секте, я ведь прав? – сухо заметил инквизитор. – Если я согласен с ними, вы, разумеется, верите мне, если же нет, то не верите. Это так? Смотрите мне в глаза».