Шурик кивнул. Вопрос его не удивил. У людей постоянно что-нибудь ноет.
Все же повисла на кухне настороженная тишина, которую Лигуша как бы еще и подчеркнул, демонстративно занявшись сковородой. Он сунул ее в печь, потом хлопнул потрепанной книгой по колену.
– Что читаем?
Шурик был уверен, что Лигуша не ответит.
Но бывший бульдозерист заносчиво просипел:
– Так… Что-то воронье…
До Шурика не сразу дошло, что Лигуша говорит о книге Лукреция Ка, – видимо, Лукреция Кара. Но потом дошло, и он решил поставить бывшего бульдозериста на место:
– Для своего времени эта книга была, наверное, чертовски занимательной…
Лигуша обернулся. Туман равнодушия в его глазах вдруг растаял, глаза стали желтыми, как у волка.
– Для своего времени? – переспросил он.
– Ну да. Она ведь не сейчас и не для нас написана.
– А если монах Грегор Мендель, – чванливо просипел Лигуша, – если монах Грегор Мендель пишет, что при одновременном перенесении на рыльце цветка пыльцы двух различных видов только один вид производит оплодотворение, это что – тоже занимательно только для своего времени?
Шурик обалдел. Он не знал, кто такой Мендель. Еврей, наверное. Извращенец. Но то, что Лигуша так круто сослался на какого-то монаха Менделя по имени Грегор, Шурика завело.
– Бумажник я потерял…
Лигуша противно пожевал толстыми губами:
– Двадцать процентов!
– Чего двадцать процентов?
– Как чего? Наличных. Правда, их в твоем бумажнике кот наплакал.
Лигуша нагло ухмыльнулся, пожирая Шурика желтыми самодовольными глазами. Ни за что не поверишь, что этот человек только что упоминал Менделя.
– С потерянной суммы? – догадался Шурик.
– С найденной, – самодовольно поправил Лигуша.
Они снова замолчали. Беспрерывно жуя, Лигуша прошелся по просторной кухне. Громадные руки он прятал в карманы брюк, босые ступни звучно шлепали по крашеным половицам. Шурик ждал. Он не знал, что говорить. К счастью, и говорить не пришлось. От бывшего бульдозериста вдруг пыхнуло жаром. Громко икнув, он присел на корточки, будто знал, что дальше случится. Впрочем, даже в этом положении желтые волчьи глаза оставались на уровне глаз сидящего на скамье Шурика. Внимательные, очень внимательные, хотя уже встревоженные глаза, в их глухой пустоте, как в ночном небе, угадывалось что-то нехорошее.
– У Лёшки…
– Что у Лёшки?
– У Лёшки твой бумажник…
– Лёшка – это официант? – догадался Шурик.
Лигуша кивнул. От него несло нездоровым жаром.
– Ты рыбу ешь, – почему-то посоветовал он. – Ты чаще ешь рыбу.
И, посмотрев на Шурика, сжал свои виски толстыми ладонями и вышел.
Прислушиваясь к позвякиванию металлического ковша (Лигуша черпал воду из кадушки), Шурик быстро и неслышно пересек кухню и толкнул тяжелую деревянную дверь в жилую, как он думал, комнату.
И замер совершенно ошеломленный.
Яркий солнечный свет играл на крашенном желтой краской, но уже облупившемся, уже пошедшем пузырями полу. Сухая известка на стенах осыпáлась, по углам сквознячок шевелил висящую паутину. Ни стула, ни стола. Зато под потолком, как матовые фонари, висели гигантские осиные гнезда.
– Двадцать процентов! – просипел, входя в кухню, Лигуша.
Шурик даже дверь не успел прихлопнуть, но бывшего бульдозериста это не тронуло.
– Двадцать? Понял, – судорожно выдохнул Шурик.
И не выдержал:
– Иван! Зачем в комнате осы?
– Уж лучше осы, чем клопы, – отмахнулся Лигуша.
– А где кровать? Где вы спите?
– Я нигде не сплю.
– То есть как?
– А зачем терять время? – просипел Лигуша, выталкивая Шурика из кухни. – Долг отдашь вечером.
Надо написать.
«
Шурик действительно чувствовал себя дураком.
Непременно напишу во Владимир! «
– Шурик! – из окна помахал Врач. – Зайди ко мне. Поговорить нужно.
– Знаешь, – признался Шурик. – Я, кажется, впрямь его ненавижу.
– Лигушу? – обрадовался Врач.
– Его, скотину.
Врач сладко потер ладони:
– Хочешь мяса, кончи зверя!
И произвел непонятный жест, будто прижал невидимого противника к стене:
– Когда?
– Да хоть завтра.
– С утра? – жадно спросил Врач.
– Ну, не знаю. Это как получится.