Шкатулка с бабочкой

— Понадобится время, прежде чем ты сможешь прийти в себя, но это обязательно произойдет, — подбодрила ее Ингрид, заметив, как сигарета задрожала в руке Элен. — Знаешь, а я помню, как ты сбежала с Рамоном. Ты была так молода. Я ведь старше тебя лет на десять. Я тогда еще подумала, что это необычайно романтично. Он — брюнет и иностранец, а ты блондинка, англичанка. В этом была некая экзотическая прелесть. Меня даже беспокоило, как ты сможешь привыкнуть к жизни на другой стороне света. Это ведь совсем не то, что уехать в Лейчестер, не так ли? — Она рассмеялась, обнажив неровные белые зубы. Когда Иниго много лет назад ухаживал за ней, то говорил, что она напоминает ему прекрасный портрет, криво повешенный на стене. Ей нравилось несовершенство в вещах, и она полагала, что нет ничего скучнее идеала.

— Да, это было экзотично и прекрасно одновременно. Но потом осталась только горечь. Дети опечалены, но я должна заметить, что уже чувствую себя по-другому, — откровенно призналась Элен.

— Дети нуждаются в стабильности — и один из родителей может им ее дать. В сущности двое — это уже экстравагантность, — заметила Ингрид, играя одним из локонов, свисавших с ее шеи. — Я подняла детей практически в одиночку. Для Иниго детьми являются лишь его книги. Мне остается только надеяться, что люди будут их покупать. Честно говоря, они очень занудны, и я не могу одолеть больше одной страницы. Меня вообще никогда не интересовала философия. Я предпочитаю вещи, к которым можно прикоснуться.

— Такие, как животные? — предположила Элен.

— Совершенно верно.

В тот же момент, двигаясь на носочках, появился старик Нуньо.

— О, приветствую двух прелестных девиц, — произнес он с сильным итальянским акцентом и театрально поклонился.

— Па, ты ведь помнишь Элен Требеку? — спросила Ингрид.

— Ну конечно, ведь она прекраснее самой Елены Троянской. Дорогая Элен, сделайте меня бессмертным своим поцелуем! Видеть вас — это истинное удовольствие, — торжественно произнес он и снова поклонился. Ингрид нахмурилась, а он, заметив это, неодобрительно поднял на нее лохматую бровь.

— Элен уехала из Чили, чтобы снова жить здесь, — сказала Ингрид, игнорируя его красноречивую мимику.

— Могу себе представить, как жарко в Чили.

— По крайней мере, это верно во всем, что касается сердечных дел, — рассмеялась Ингрид. — Ты будешь чай, папа?

— Я бы предпочел нечто покрепче чая, кара миа. Не обращайте внимания и считайте, что меня здесь просто нет, — сказал он, проходя мимо дивана к шкафчику с напитками.

— Тебя не так-то легко игнорировать, па.

— Я слышал, что юный Сэмюэль посвящается в рыцари за храбрость. Теперь он сэр Сэмюэль Эплби, а я награжу его орденом Коньков, чтобы мы все помнили о его корраджио.

— Я так признательна ему, — сказала Элен, жалея, что с ней нет Тоби, чтобы вместе посмеяться над главным эксцентриком Польперро.

— Я полагаю, что своим благородным поступком он завоевал сердце прелестной девушки, как в сказаниях прошлого, — сказал Нуньо, вопросительно поднимая брови.

— Да, это меня вовсе не удивило бы, — сообщила Элен. — Я тоже полюбила его.

— Сердца завоевывались и меньшими подвигами, чем этот, — заявил он и, прихватив свой стакан, вышел из комнаты.

— Он пришел, он выпил, он прокомментировал, он удалился, — вздохнула Ингрид, стряхивая пепел в фарфоровое блюдце.

— И если Сэм женится на моей дочери, то можно будет сказать, что день не прошел даром, верно? — Они обе рассмеялись и налили еще по чашке чая.

Когда Федерике вместе с матерью и Хэлом подошло время уходить, ей уже казалось, что она может остаться здесь навсегда. Молли и Эстер представили ее Мармадюку, который приветствовал их таким невыносимым запахом, что им втроем пришлось бегом отступать по коридору, зажимая носы и весело хихикая. Ей также показали детеныша лисицы, проживавшего в вентиляционном шкафу, и галку, которая устроилась на кухонном кресле Ингрид и непринужденно попивала чай, видимо, вполне ощущая себя членом этой добродушной многочисленной семьи. Довольно странный поросенок, больше похожий на миниатюрную коричневую корову, слонялся по дому с видом хозяйской собаки и отзывался на кличку Пэблс. Он даже питался в буфетной из собачьей миски вместе с Пушкиным, кобелем бернской овчарки, который ухитрился смахнуть со стола посуду одним движением своего хвоста с белым кончиком. Федерика была просто очарована.

Будучи всего шести лет от роду, Федерика влюбилась в галантного героя, спасшего ее из ледяной купели в озере. Когда он появился в холле, чтобы спросить ее о самочувствии, Феде внезапно охватила робость и слова прозвучали как пустая оболочка без наполнения.

— Ты уже выглядишь лучше, — заметил он, окидывая взглядом неуклюжего ребенка с раскрасневшимися щеками, смотревшего на него с благодарностью. — У тебя губы были синие. У меня такие бывают, когда я по ошибке засовываю в рот ручку не тем концом. — Он засмеялся.

— Я не могу выразить, как благодарна тебе, Сэм, — сказала Элен. Сэм был высоким, почти шести футов ростом, и смотрел на нее сверху вниз.