Шкатулка (СИ)

- Ну ладно, слушай. Было это под Кенигсбергом. Теперь это Калининград, уже русский город. Мы наступали довольно быстро, но фрицы сдаваться и не собирались, дрались за каждый клочок земли. Да у нас-то уже настроение было боевое, победоносное. Хотелось уже побыстрее добить гада и айда домой, к мирной жизни. Вот тогда как заживем! Даже лучше, чем раньше. Потому как понимали все, какой ценой нам это все досталось. Очень дорого. Забыть это не возможно. Да и нельзя ни в коем случае! Так вот стояли мы под Кенигсбергом и в один прекрасный день попали под артобстрел. Да если бы только он! А тут на нас Мессеры налетели. Так что и с воздуха, и с земли. Все свистело, гремело, ничего не понятно. Огонь кругом, земля стеной, свист снарядов. Взрывы, взрывы, взрывы! Дали они нам, конечно, прикурить! Само собой, сначала все опешили, попрыгали по окопам. Головы не поднять! А надо сказать, что в боевых условиях все ракетные установки были в полной боевой готовности, т.е., все ракеты находились на машинах, чтобы только команда – сразу смогли провести пуск. И надо ж такому - высунулся я из окопа, смотрю, а машина с боеприпасами горит! А за ней рядком стоят все машины дивизиона с ракетами. Так что, если боеприпасы или одна из машин рванет – нет дивизиона! Сразу расформируют, знамя, значит, отберут и привет, пехота! Если не штрафбат! А может, и расстрел. Короче, перспектива, сам понимаешь, не радостная. Но в тот момент, конечно, об этом думать было некогда. Надо было быстро что-то решать! Так вот, выскочил я из окопа, побежал к машине. А это метров 50-60. Как меня не убило тогда – понять не могу до сих пор. Ведь не давали даже носа высунуть из окопа. Так вот, сажусь за руль, завел. Слала богу, завелась сразу. Рванул в открытое поле. Когда рванет – никому не известно. Может, через минуту, может, через пять? А может… Сердце колотится как сумасшедшее. Отвести бы подальше, чтоб взрывом остальные машины не задело. Еще чуть-чуть и еще! Все! Вроде нормально, надо выпрыгивать. Выскочил из кабины, покатился. Вроде целый. Оборачиваюсь – все-таки огонь захватил первую боевую машину с ракетами! Бегу к ней, заскакиваю за руль, завожу. Краем глаза смотрю, народ немного стал в себя приходить, выскакивает из окопов, огонь тушит. Я отгоняю машину подальше, подлетают бойцы, начинают ее тушить. Тут ко мне подбегает мой друг – Виктор Шилов, командир 2 батареи, орет сквозь грохот бомбежки: «Вася, куда ты?! Ты же ранен! « Как ранен? Куда? Не чувствую. «Давай-ка я тебе хоть картонку засуну под гимнастерку!» У него в руках неизвестно откуда-то взявшийся кусок картона, который он запихивает мне под ремень и гимнастерку с левой стороны. И тут я начинаю терять сознание. Видимо, крови много потерял.

- А потом, потом что?

- А что? Да ничего. Сознание потерял, ничего не помню. Очнулся уже в госпитале. Прошло уже, как выяснилось, несколько дней. Оказывается, меня переправили самолетом в Москву, в институт Склифосовского. Наши врачи не решились на операцию. Написали – ранение смертельное, не совместимое с жизнью.

- ?????

- Да, вот такие дела. Оказывается, задел меня осколок и попал, зараза, почти прямо в сердце. Два сантиметра осталось. Повезло. Правда, пять ребер вышибло, пришлось удалить. Видишь, какой шрам остался?

Шрам был действительно огромный, неровный, похож на глубокий лесной овраг, по сторонам которого видны причудливые изогнутые корни вековых деревьев. Он пересекал полтуловища, как будто бы дровосек вырубил колуном в сердцах добрый кусок живой и твердой плоти.

- А дальше что было?

- Что? Ну, сделали мне операцию. Удалили 5 ребер, но, как говорится, уверенности в полном выздоровлении у врачей не было. Кстати, операцию-то мне делал сам профессор Вишневский. Не знаешь такого? А мазь Вишневского знаешь? Вонючая такая, для заживления ран? Ну вот, он-то ее и изобрел. И операцию он делала, спасибо ему! Почему? А ведь столько крови потерял, да и заражение начиналось. Слава богу, все кончилось хорошо. Правда, только через 9 месяцев.

Кстати, вот за это я и получил орден Отечественной войны 1 степени. И стал полным кавалером этих орденов.

- Странно как-то. По-моему, твой … этот… поступок… вообще тянет на героя!

Отец хитро ухмыльнулся.

- Вообще-то ты прав. Меня сначала действительно представили к званию Героя Советского Союза. НО. Помнишь того солдата, которого я расстреливать повел? Так вот, припомнили мне его политработники. И «зарубили» героя. Потом, правда, хотели представить к Ордену Ленина, а, поскольку никто не мог гарантировать, что я выживу, а этот орден на руки родственникам не выдается, когда орденоносец помер, решили заменить мне его следующим по значимости – Орденом Отечественно войны 1 степени. Так что, на будущее: думай, кого бить или расстреливать. – Отец улыбнулся, - Конечно, героем было бы приятнее. Да, вроде бы и заслужил… Ну, да ладно, я согласен на медаль! – рассмеялся облегченно.

- Ты так долго лежал в госпитале?