Шкатулка воспоминаний

Клод остановился, чтобы составить в уме будущий набросок. Он присмотрелся к книгам и заметил, что аббат очень требователен к ним – на форзацах были написаны критические комментарии, из многих томов торчали закладки с заметками о других книгах, посвященных той же теме.

Увалень повел своего подопечного дальше по новым коридорам и альковам, пока не остановился возле старинного клавесина, на крышке которого лежали книги.

– Бар. Сейчас мы с тобой войдем в бар.

– Где хранятся разные жидкости? – предположил Клод.

– Ага, точно. Бар. Где хранятся разные жидкости. И еще кое-что.

Увалень оживился, как только вошел в комнату. Он стал если не болтливым, то по крайней мере способным на общение. Его глаза раскрылись, а дыхание участилось (до этого его легкие работали не быстрее, чем маленькие мехи, какими пользуются эмалировщики).

– Я – ответственный за склады. – Он поднял руку и начал считать: – Слежу за красками, земляными пробами, порошками, клеями, растениями, – пальцы на одной руке закончились, и Анри принялся за вторую, – за образцами мочи, слюны, за родниковыми водами. – Он указал на ряд бутылочек с жидкостями для причастия. – Аббат взял их в часовне.

Анри поднял бутылку из матового стекла и показал Клоду.

– А это – мертвая вода, прославленная Челлини. [22]Он сравнил ее с pisse de chat sauvage. [23]– Увалень гордо добавил: – У нас богатейшая коллекция образцов мочи в долине! – Только Клоду вовсе не хотелось, чтобы ему это доказывали.

Анри отодвинул тяжелую свинцовую занавеску, обшитую черной шерстью.

– Лаборатория красок. Здесь хранятся краски. Аббат говорит, что если бы радуга случайно попала в эту комнату и как-нибудь пробралась через черную занавеску, она тут же убежала бы, опозоренная, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Клод согласился с этим утверждением. Он никогда не видел такой коллекции красителей. Ему было трудно сдержаться и не открыть хотя бы одну коробочку.

Анри снова начал загибать пальцы и считать.

– Красная графитовая паста в трех оттенках, жженая охра из пяти стран, три синих красителя, капуцин, переименованный аббатом из-за его религиозной нетерпимости, одна-две-три-четыре-пять сепий…

По прошествии некоторого времени Анри заговорил о проблеме классификации содержимого складов:

– Куда, например, следует отнести знаменитый индийский желтый – к краскам, к образцам мочи или к ископаемым? – Анри вдруг заметил, что бутылка с концентрированной азотной кислотой стоит не на той полке. Он поставил ее на свое место и продолжил: – Знаешь, Сантерр [24]считает, что цветовая гамма состоит только из пяти элементов, как-то: массикот – желтый цвет, le brun rouge, [25]белый, outremer [26]и черный. Черт возьми! Да один только массикот чего стоит – множество видов! Чэймберс описывает всего три. А как же различные виды охры? А сепия? Однажды аббат решил проверить качество доставки. Он заказал бочонок живых кальмаров. Так они все сдохли и протухли! А как же орпимент? [27]

«А как же орпимент?» Клод не понимал, о чем идет речь, оставалось только догадываться. Информация стала еще более непонятной, когда Анри заговорил о всевозможных эмалях, хранившихся в лакированных коробках, и о лаках, покоившихся в эмалированных коробках. Клод оказался среди банок с конголезской камедью, клеем из кроличьей кожи, красок из кешью и лакрицы.

– На-ка попробуй вот это, – сказал Анри. – Идеально подходит для проклейки бумаги.

– Попробовать?

– Нуда, лизни.

Клод осторожно лизнул субстанцию – она оказалась очень сладкой. Это не могло не напомнить ему об острове Памплмаус.

Они шли дальше вдоль полок, на которых стояло множество банок со слюной и водами. Анри открыл парочку.

– Это дождевая вода, из нее мы изготовляем чернила Лемери. А это – родниковая, для формулы Жоффруа. [28]В той банке – только что растаявший снег. У снеговой воды особенный состав. На-ка глотни. Она не такая густая и слегка мутновата. Зато хорошо пенится с мылом.

Они прошли мимо гербария, не остановившись. Но Анри успел сделать необдуманное замечание по поводу стеблей чертова пальца.

– Ох, прости, – запинаясь, произнес Увалень. – Я не хотел напоминать тебе о больной руке.

Клод приготовился к неосторожным замечаниям, которые могли коснуться его пальца. К тому времени, когда мальчик объявился в поместье, он вспомнил и собрал воедино всю историю ампутации пальца. Он рассказал Анри, как ему твердили, что родинка скоро отвалится, и как она не отвалилась. Как она стала менять цвет. Как отец Гамо прочитал ему проповедь, основанную на словах Мэтью (другого Мэтью, не заводчика свиней, а сборщика налогов из Капернома). Как Клод стал зарабатывать деньги, сравнивая свою родинку с родинкой короля, так хорошо заметной на монетах. Как она обеспечила ему особый статус в долине. Как аббат узнал, что родинка причиняет ему боль, и привел к ним домой хирурга. Как мать согласилась провести операцию и как в результате палец был отрезан.