Шкатулка воспоминаний

Клод спросил, похоронили ли ребенка в объятиях матери. Сцена погребения Терезы и ее племянницы, лежащих в одном гробу, до сих пор преследовала юношу. Однако студент сказал, что он, наверное, раньше неправильно выразился: «Как это делают многие насекомые, мать погибла, став причиной новой жизни. Мы не надеялись на подобный исход, но ребенок выжил». Он показал Клоду запись в гроссбухе, в которой говорилось о том, что ребенка (девочку) отвезли в ближайший приют.

Меньше чем через полчаса Клод стоял перед входом в здание, не имеющее ничего общего с «Божьим домом». Обитатели сего дома только начинали, а не заканчивали жить. Вокруг все голосили на высоких тонах, и легко было догадаться, как здесь лечат. Комнату не заполоняли свешивающиеся с кроватей руки-ноги, на полу не было лужиц крови или слизи. Колыбели располагались в строгом шахматном порядке.

И все-таки кое-что роднило эти два заведения. Медсестры и здесь, и в «Божьем доме» должны были заботиться о подопечных. Одна из них особенно приглянулась Клоду. Она кормила ребенка грудью, прикрывшись складками халата. Эта сцена смутила юношу, хотя он так и не понял почему. Вскоре он разыскал мать-настоятельницу и рассказал ей о случившемся.

– Да, – ответила она, – ребенок Александры Хугон здесь. Да, она будет помещена в этот приют. Ее зовут Агнес. – (Нет, дело было не в хорошей памяти администратора, просто мать-настоятельница привыкла называть этим именем всех девочек приюта Агнес.)

Пока предполагаемый отец шагал по длинному коридору голодных Агнес и Робертов (это имя давалось всем мальчикам), мать-настоятельница сетовала на тяжелое время: «Конечно, не как в восемьдесят втором, когда мы принимали по ребенку в час. Но все равно нам есть чем заняться».

Клод остановился возле нескольких кроваток и взглянул на сувениры, оставленные родителями: монетки, порванные игральные карты, клубочки из проволоки. Эти предметы являлись напоминаниями о сложенных отцовских и материнских обязательствах. Их истинным предназначением было облегчить боль утраты, подать ребенку хотя бы слабую надежду на будущую встречу.

Клода отвели к колыбели, расположенной в дальнем конце зала. Ребенок в ней не спал и не плакал – девочка просто изучала окружающий мир ярко-зелеными глазами. Да, глаза у младенца были такого же цвета, как и у Клода, однако форма их принадлежала Александре. Таким образом, они соединили в себе его яркость и ее шарм. Что там говорила Александра, когда покидала чердак? «Мы больше никогда не посмотрим в глаза друг другу!» Что ж, она ошибалась.

Клод не знал, что ему делать. Он все спрашивал себя: «Неужели этот ребенок мой?» Он также задавался вопросом, сколько зеленоглазых любовников могло быть у Александры с тех пор, как они столь внезапно расстались. Агнес разводила и сводила крошечные ручки. Приглядевшись к ней, Клод заметил, что с пальцами у нее все в порядке, как, впрочем, и с ушами. Она заворочалась в колыбельке. Вот тут-то Клод и услышал это. Нежный звон. Он посмотрел в кроватку и увидел, что вокруг шеи младенца повязан крошечный медный колокольчик – подарок, который он сделал Александре во время одной из прогулок в Пале-Руаяль.

Хотя мать-настоятельница и не была до конца уверена в отцовстве Клода, приют все же был слишком переполнен. Агнес вручили отцу.

Не сохранилось никаких сведений о том, как общались гений и его дочка в тот день. Все, что осталось, – это рисунок в тетради, подписанный так: «Первая ночь». На нем изображена маленькая девочка – она мирно спит в подвесной кровати, сжимая отцовское ухо.

48

Клод принял на себя родительские обязательства следующим же утром, задолго до рассвета. Нежность, которой встретила девочка отца под конец его поисков, сменилась пронзительными голодными воплями, исторгаемыми ее крошечным тельцем благодаря резкому сужению и расширению гортани вкупе с прохождением по ней неравномерного потока воздуха (об этом Клод узнал несколько позже).

Он смутно догадывался о возможности такого поведения ребенка. Дети, за которыми ухаживала Маргарита, регулярно проявляли свое недовольство. Впрочем, близость к кормилице успокаивала Клода. Он был уверен, что его соседка предложит ребенку столь необходимую грудь. Маргарита всегда творила добро такими простыми, незатейливыми способами.