Шхуна, которая не желала плавать

На вторые сутки моего пребывания в Бёрин-Коуве шторм усилился и повернул, так что возникла опасность, как бы якорь «Счастливого Дерзания» не пополз. И тут на лодке подъехали двое мужчин, застенчиво поднялись на борт и предложили помочь мне перегнать шхуну через залив. В Спун-Коуве стоянка надежнее. А когда я перебрался туда, в тот же вечер десятилетний мальчуган один переплыл залив, выгребая против сильного волнения, дабы доставить мне мое белье, которое его мать по доброте душевной выстирала для меня в Бёрин-Коуве.

Покидая Грязную Яму, «Счастливое Дерзание» выглядела неприлично грязной, скверно выкрашенной и вообще была в полном дезабилье. Бурное плавание не улучшило ее внешности, но после нескольких дней в Спун-Коуве она стала больше похожей на корабль. Поблескивала свежей краской. Каюта была вычищена и вымыта, выглядела чистенькой и перестала пахнуть, как заброшенная бойня.

Даже обалдуйку покрасили, перед этим поручив ее умелым заботам старого дяди Джона Молтона, который знал о таких двигателях куда больше их конструктора. Дядя Джон заставил ее заработать, он улестил ее, чтобы она заводилась и для меня, причем только тогда, когда ее об этом попросят.

В Спун-Коуве я растолстел. Все тамошние хозяйки, казалось, жаждали, чтобы я обязательно позавтракал у них, пообедал или поужинал, а когда я совсем разжирел и начал придумывать предлоги не покидать шхуны, это меня не спасло. Робкий стук в стенку каюты возвещал появление робеющей девочки с накрытым салфеткой блюдом, а на нем рыба, поджаренная с ломтиками хлеба, только что запеченная треска, моченые яблочки (ньюфаундлендское название морошки) или какой-нибудь другой шедевр кулинарии.

По вечерам появлялись мужчины, чтобы поболтать. Двое-трое их усаживались в каюте, и начинался неторопливый, с долгими паузами, разговор об их жизни, об их будущем. До сих пор они жили хорошо. Преуспевающие рыбаки, они построили крепкие дома, которые их жены содержали в безукоризненной чистоте — дома с водопроводом, ванными и прочими современными удобствами. Им принадлежали большие, добротные рыбные склады с обширными чердаками для сетей, хорошие, крепкие помосты и отличные рыболовные суда — их они сами построили из бревен и досок, на которые пошли деревья, поваленные за долгую зиму «за городом».

Однако в их голосах слышались обертоны недоумения и даже страха. Политика нового (после вхождения в Конфедерацию) ньюфаундлендского правительства, направленная на безуспешную попытку перевести экономику опоясанного морем острова на индустриальные рельсы по материковому типу, означала смертный приговор рыболовству, кормившему островитян на протяжении пяти веков. Зарабатывать на жизнь в море становилось все труднее. Мужчины в годах оставались ему верны, но молодежь, включая и пареньков, взявших меня под свою опеку, не имела тут будущего, ей оставалось только эмигрировать в материковую Канаду.

Кто-то из собеседников вспомнил, что, едва придя к власти, тогдашний и вечный премьер Джозеф Смолвуд рекомендовал жителям Ньюфаундленда сжечь их помосты, вытащить на берег суда и лодки, выбросить сети и прочее снаряжение, «потому что вам уже никогда не надо будет ловить рыбу. На берегу найдется работа для каждого из вас!».

— С тех пор десять лет прошло, — задумчиво продолжал рыбак, чье лицо в смутном свете керосиновой лампы выглядело темным и напряженным. — Десять лет, а работы, которую он нам обещал, — один воздух да пена. Хорошо еще, что мы и слушать его не стали, не то сидеть бы нам на пособии, как тысячи ребят сидят теперь в маленьких портах. Мы-то на Бёрине и суда свои сберегли, и снаряжение, и рыбу ловим не хуже, чем прежде. Только вот теперь за рыбу-то мы всего ничего выручаем.

— Да, — добавил другой, — рыбы тут по-прежнему хоть отбавляй. Да потрать Джои все миллионы, которые он повыбрасывал на каучуконосы да кондитерские фабрики, да помог бы нам построить траулеры, вот такие, как у норвежцев, мы сейчас сидели бы прочно.

— Работа! — сказал третий с горечью. — Он нам только одну работу нашел — копать себе могилу.

Тяжело было слушать их, видеть, до какого отчаяния и безнадежности их довели. Однако в Спун-Коуве жизнь маленьких портов еще не пришла к концу. Я испробовал, пока оставался там, вкус почти идиллического существования и смаковал каждую его минуту.

Например, день, когда мы дубили паруса «Счастливого Дерзания».

Дубление — старинный процесс, в течение которого сети вымачивают в кипящей смеси морской воды, жира тресковой печени, дегтя и живицы. Дубление предотвращает гниение сетей под водой и от плесени на суше. В прошлом тем же способом нередко обрабатывались паруса шхун. Правильный дубильный процесс придает парусине сочный темно-кирпичный цвет, и такие паруса без всякого вреда для себя выдерживают недели дождя и тумана, не требуя никаких дополнительных забот.