Школа

Он уже приготовился выслушать какую-нибудь историю, от которой его покоробит до самых основ, но она неожиданно сменила тему:

- А вы уже были в нашей библиотеке?

- Пока не довелось.

- Настоятельно рекомендую. У нас очень неплохой каталог. К нам даже приезжают из губернии.

Ну, да. И из столицы.

- Не буду вас больше отвлекать, - смилостивилась, наконец, Анна Владимировна, видя его затруднения. - Ваш обед стынет.

И за это он ей был по-настоящему благодарен.

Отведав в гордом одиночестве солянки и рыбных котлет, он, что называется, погонял чаи, истребовав три дополнительных чашки — так давал о себе знать абстинентный синдром. После чего у него появилась мысль о том, что неплохо бы было прикорнуть часок-другой, окончательно и осознанно встав на путь бездельника. Он так бы и поступил, но в последнюю минуту ему вдруг захотелось увериться, что Станислав Артемьевич ему не врал, говоря о неисправности телефонной связи.

В приёмной, где стоял допотопный аппарат с треснувшим диском, он никого не обнаружил. Трубка действительно молчала, и он с чистой совестью мог теперь приступить к выполнению намеченного плана, но какая-то навязчивая мысль толкнула его на следующий, совсем не обязательный поступок: он подошёл к двери в кабинет директора и легонько постучал в неё костяшками пальцев. Выждав секунд пятнадцать и не услышав ответа (потом ему станет понятно, почему), он поступил ещё более необдуманно, а именно: потянул на себя дверь и, когда она открылась, ступил в пустой, как ему представлялось, кабинет. Для какой цели, он не смог бы ясно сформулировать.

Просторное помещение с дубовым начальственным столом у дальней стены, украшенной портретом Его Императорского Величества, столом поменьше слева и многочисленными кожаными креслами, оказалось отнюдь не пустым. Справа, на ковре у самого окна, он распознал Анатолия Сергеевича (почему-то первым именно его), лежащим на спине в какой-то совершенно немыслимой позе: с запрокинутой назад головой и руками, сжатыми в кулаки и поднятыми в воздух. Вторым человеком оказалась Виктория Павловна, сидящая на нём верхом. Её вывалившаяся из разорванного платья голая грудь трепыхалась в такт её подпрыгиваниям. Скользнувший ниже взгляд, всё ещё не верящий в реальность развернувшейся перед ним безобразной картины, зафиксировал голые колени Анатолия Сергеевича и валяющиеся тут же брюки, по всей видимости, принадлежащие ему.

Они не сразу заметили присутствие постороннего (а может, только сделали вид), увлечённые своим занятием, а когда это произошло, Виктория Павловна остановилась, отбросила правой рукой в сторону прядь волос, упавших на глаза, и, тяжело дыша, крикнула:

- Ну, чего уставился? Или присоединяйся и проваливай вон!

- Вика, - пробормотал он, теряя остатки рассудка и ловя омертвелыми губами воздух.

Свет стал меркнуть в его глазах, и дальнейшие свои действия он контролировал смутно.

Глава 4

Способность осознавать себя пришла к нему много позднее. С уверенностью можно сказать лишь то, что это произошло ещё до заката солнца, которое, впрочем, так и не соизволило появиться на небе. Он был в своей комнате, но не лежал, а сидел в кровати, сдавливая обеими руками грудь. Ему казалось, что так он сможет успокоить сердце, бешено колотящееся, грозящее выпрыгнуть наружу. Вспомнилось слово «валидол», которое он всегда считал «стариковским», но о нём следовало забыть, как о несуществующей возможности. Впрочем, умереть сейчас было бы для него благом. Только бы сразу, не мучаясь, и без боли.

Он больше не задавался вопросами и не пытался найти объяснений. Все объяснения остались там, в городе, далеко-далеко отсюда. И в далёком прошлом. Целая вечность отделяла тот разговор в кабинете шефа от теперешнего его сидения на кровати в комнате, откуда он, пожалуй, и не выйдет вовсе, пока за ним не приедут. Если приедут вообще когда-нибудь. Или пока за ним не придут ЭТИ...

Слёзы неконтролируемо потекли по его щекам. Утирая их рукавом рубахи, он продолжал мысленно взывать к милосердию. Кого или чего? Не важно. Кто бы с ним ни поступил так, он получил достаточно. И никто бы не смог вынести большего.

Однако, по мере того, как кровь, пульсирующая в висках, успокаивалась, на него накатывало странное возбуждение, тоже никак не объяснимое. Оно напоминало ему обычный азарт, какой сопровождает картёжника, поставившего крупный банк на хорошую карту. Или лыжника, летящего вниз по крутому спуску.

Да, похоже, что ОНИ переиграли его в ста случаях из ста, и он всякий раз делал то, что от него и ожидалось, но неужели он не найдёт в себе силы хотя бы единожды вырваться из этой колеи? Пусть даже ценой смерти...

Да, кстати, о смерти. Он уверен в том, что жив? Что вселяет в него эту уверенность? Рваные толчки сердца? Продолжающиеся похмельные симптомы?

Сволочи!

Он, спотыкаясь, проковылял в ванную, чтобы умыться и причесаться. Подумал, не сменить ли мятую одежду на свежую, но решил, что так будет естественней. После этого он вышел в коридор и направился в главный корпус, в учительскую, не глядя по сторонам и не отвлекаясь.