Школа

Блондин отвернул голову, замигал в ночь. С того места, где они стояли, взглядом охватывали улицу до трех перекрестков в обе стороны, а ты, с высоты своего эшафота, мягко урчащего на холостом ходу — еще дальше; только ветер игрался на ней банками из под пива. Это были уже последние рубежи города, побоище в войне с экономикой, многоэтажные здания в ходе присваивания камуфлирующей окраски руин. Вот только слишком много здесь теней; и слыхать только крыс. И лишь временами отзвук дыхания настоящего города, подоблачные менгиры которого можно увидать и отсюда, когда они контролируемыми системами огней в окнах апартаментов пятнают холодный мрак неба — а ночь по-настоящему южноамериканская: душная и сырая.

— Мы тут не торговлю ведем, — процедил закончивший службу полицейский. — И не какие-нибудь вам киднаперы. Мы очищаем город, и тем служим обществу.

— Нууу, понятно, вам и не нужно говорить, кто вы такие. Я всего лишь хочу их выкупить. Можете посчитать это как вклад от спонсора.

— Зазо, что это еще за паяц.

Зазо только пожал плечами, сплюнул на потрескавшийся асфальт.

— Ездит по городу, собирает короедов; еще один посредник: от хирургов, от альфонсов, и я знаю от кого еще… Бабки у него имеются. И что, нужно было его отпустить?

Блондин спрятал беретту в карман пальто, как капля воды похожего на пальто очкарика. Он его не застегивал, под низом была только сетчатая майка, зато очкарик был разодет ну словно адвокат какой.

— А на кой ляд тебе они? — обратился первый ко второму.

— А на закуску. Какое тебе значение?

— Тоже правда. Двадцать.

— Двенадцать.

— Двадцать.

— До свидания.

— Зазо?

— Так вы тут не первые, при мне уже собрал их с дюжину; вон там фургончик стоял.

— Ладно, возвращайся. Двенадцать. Эй, сними того. А на его место — со шрамом.

Деньги — пальцы — карман.

— Как его зовут? — спросил купец, показывая на тебя пальцем с золотым перстнем.

— Как его зовут?! — крикнул блондин хромому.

— Пуньо.

— А того, второго?

— А второго?!

— Эй, ты, тебя как кличут?! — рявкнул хромой, тормоша Хуана. Тот, по причине связанных за спиной рук и, прекрасно видных даже в полутьме, ран и синяков, как-то не мог выкарабкаться из машины. — Как? Громче! Говорит, что Хуан. Ой, блляаадь…!!!

Хуан бросился на хромого, повалил его и теперь, лежа у него на груди, вгрызался ему в лицо. Хромой метался по асфальту, из-за ужасной боли неспособный к какой-либо защите. Хуан вгрызался в его тело; он захлебывался кровью, но все равно кусался.

Блондин, паникуя, сунул руку в карман, где ему попались деньги, он их с яростью вывалил на землю, после чего вырвал беретту и прострелил Хуану голову.

— Блин, чтоб его… — бормотал он, собирая банкноты.

Зазо с лысым пытались хоть как-то остановить кровь у хромого; а у того уже не было носа, впрочем, это был не единственный убыток его физиономии, и до того не слишком-то привлекательной.

Ты не успел присмотреться к нему лучше: воспользовавшись замешательством, ты тихонько спустился с крыши автомобиля и теперь убегал в направлении перекрестка. Если бы не боль разорванной кожи в анальном отверстии и обрываемых на каждом шагу сгустков застывшей крови — очкарик бы тебя никода не поймал. А так он тебя догнал и после короткой стычки бросил на асфальт еще до того, как ты преодолел половину дистанции. А потом тебя снова затащили под фонарь.

— Гони бабки за Хуана, — потребовал купец от блондина. — Сам ведь ему башку раскроил.

— Уебывай.

— Так я что, за труп должен еще платить?

Блондин приставил ему ствол беретты к левому стеклу очков.

— Уебывай.

Твой хозяин лишь поглядел на хромого, который, придерживаемый Зазо и лысым — все они спотыкались, и он буквально выпадал у них из рук — рыгал возле колеса машины в луже собственной крови.

— Пошли, Пуньо.

Продажа

— Пошли, Пуньо.

Старик Жакко потряс тебя за плечо. Этот восьмидесятилетний индеец редко когда произносил подряд три или четыре слова.