Школа адвокатуры

Не подлежит сомнению, что первое условие какого-либо успеха в перекрестном допросе заключается в полном благодушии адвоката. Раздраженный человек похож на упрямую лошадь; он будет делать все что угодно, кроме того, что от него требуется. Чуть что — и на дыбы (разумею адвоката). Несокрушимое спокойствие есть венец человеческого самообладания и одно из существенных свойств хорошего адвоката. Ссылки на природную раздражительность, нервную впечатлительность, плохое пищеварение, роковую неудачу и тому подобное — все это никого не извиняет. Вашему клиенту необходимо спокойствие его поверенного, и он имеет право требовать, чтобы вы дали ему то, что ему нужно. У вас раздражительный темперамент — тем хуже для вас, но, так или иначе, вы обязаны владеть собой, пока участвуете в процессе. Нельзя даже допустить, чтобы окружающим показалось, что вы вышли из себя, потому что никто никогда не признает, что слова человека, потерявшего самообладание, вполне соответствуют его мыслям. Слушающие всегда производят некоторую «поправку» этой слабости. А коль скоро присяжным приходится делать такую поправку, вы уже потеряли свои шансы на успех — и с ними в большинстве случаев погубили и своего клиента.

Не следует упускать из виду и того, что присяжные бывают в высшей степени восприимчивы к раздражительности адвоката. Она передается им так же быстро, как домашним в семейном кругу.

Малый ребенок мгновенно чувствует недовольство старших. Его нельзя скрыть. Оно так же бросается в глаза, как порыв ветра на гладкой поверхности воды. Будь у меня дело в суде, я предпочел бы скромного, но благодушного работника блистательному, но раздражительному адвокату. В первом случае, если мое дело надежное, я, вероятно, выиграю его; во втором — едва ли удастся не проиграть.

Итак, обладая некоторым знанием людей и наблюдая за свидетелем, пока его допрашивает ваш противник, вы сумеете разобраться, что он за человек. От вас не ускользнет, что он повторяет заученный рассказ; в этом случае можно с большим вероятием предполагать, что не все в его словах правда, особенно если рассказ длинный и сложный. Но это далеко не безусловный признак. Заученное показание может быть и правдивым. Показания полицейских часто бывают затвержены наизусть, и все-таки в большинстве случаев они в существе своем соответствуют истине. Но общее поведение свидетеля, характер его ответов, выражение лица, голос, отдельные слова, жесты, иной раз одни глаза скажут вам, лжет ли он от начала до конца или дает труднейшее для перекрестного допроса из свидетельских показаний — рассказ, в котором правда перемешана с ложью.

Но, независимо от необходимости выяснить, правду ли говорит свидетель или лжет, или искусно приспособляет действительные факты к вымышленным, вам надо уяснить себе, нет ли у него заметного предпочтения или предубеждения в ту или другую сторону. Если он сильно склонен говорить в пользу вашего противника, вы разделаетесь с ним без труда, ибо вам легко будет довести его до того, что его пристрастие сделается настолько явным и навязчивым, что присяжные отвернутся от него; если такое показание имеет решающее значение для дела, оно решит его в противоположную сторону. Показание заинтересованного свидетеля ослабляет, а не подкрепляет другие доказательства. Поэтому при перекрестном допросе такого свидетеля желательно изобличить его пристрастие как можно скорее. Если это будет сделано в конце допроса, у присяжных все-таки может сохраниться некоторое впечатление от его показания. Итак, расчет свидетеля на то или иное решение дела должен быть выяснен в начале перекрестного допроса, если только не обнаружен уже ранее. Само собой разумеется, что противник сделает все от него зависящее, чтобы не дать вам в руки этого козыря. Но вы всегда можете покрыть его, подчеркнув перед присяжными обстоятельство, которое он пытался сгладить; в этом и заключается ваша задача.

Возможно, что у свидетеля нет личного интереса в деле. И тем не менее он может быть сторонником вашего противника по общим интересам, лежащим вне данного процесса,— по «партийности» (в широком, не только в политическом смысле). Такие общие интересы бывают нередко сильнее личного расчета, хотя последний и признается, не вполне, как мне кажется, справедливо, самой сильной пружиной человеческих поступков.