Школа беглости пальцев

– Да никак, – усмехнулась она. – Вот посмотрела на хорошего отца, и самой легче стало. Выходит, все-таки попадаются…

…Я вернулся домой, сел за письменный стол и собрался ждать утра. Свет в окне напротив погас, а я никак не мог заставить себя лечь и заснуть. Я ходил по комнате, мимо твоей пустой кроватки, и не мог очухаться от всего, что на меня вдруг свалилось. Эта пустая кроватка торчала перед глазами. Выходит, я сбыл тебя с рук. Обрадовался. Отделался. Хоть до утра, но отделался. Сильный, здоровый мужик топтался вокруг пустой кроватки часа полтора и, наконец, не выдержал.

Я спустился, пересек темный двор, взбежал на третий этаж и снова позвонил в ее дверь.

На этот раз она долго не открывала, и я клял себя последними словами, но продолжал нажимать на кнопку звонка.

Наконец, она открыла.

– Ради бога, простите, я измучил вас, – виновато и торопливо произнес я. – Но знаете, лучше все же я заберу мальчика. Что-то места себе не нахожу… Кроватка эта пустая… Лучше принесу его вам в шесть утра.

– Я понимаю вас, – сказала она, нисколько не раздражаясь. – Посидите, я нацежу молока в бутылочку, покормите дома, из соски…

Чужой ребенок, я водворил тебя на твое законное место в моем доме и вздохнул с облегчением. Ты спал, выражение маленького лица по-прежнему оставалось директорским, но не сердитым, а важно-умиротворенным. Я наклонился и долго разглядывал выпуклый лоб, закрытые веки. Потом легонько притронулся указательным пальцем к носу – кукольному, блестящему. И вдруг уголок твоего рта дернулся и съехал вбок в насмешливой улыбке. Какие ангелы снились тебе в эту первую беспокойную ночь в нашем доме?

И вот тогда я сильно пожалел, что ты не мой сын, потому что ты мне нравился. Впрочем, мало ли чужих симпатяг-детей с пухлыми щечками и кнопками-носами встречается нам в жизни? Нет, ты был чужим сыном, и мне надлежало только смотреть за этим чужим сыном, пока не вернется из больницы его мать, моя бывшая жена…

Утром я сбегал в ближайший магазин, накупил коробки молочных смесей, колбасы и картошки – для себя, чтобы подольше не выходить из дому, и, вернувшись, позвонил на работу, попросил у Кирилл Саныча отпуск за свой счет, на две недели. Тот всегда ко мне хорошо относился, наверное, предчувствовал, что впереди у нас немало статей в соавторстве.

– Ты, Георгий, главное, не волнуйся, – сказал он, – а то молоко пропадет.

И засмеялся своей глупой шутке.

Я наварил тебе, мужик, жратвы на целый день и накормил до отвала, чтобы ты крепко спал и не морочил мне голову, пока я стираю пеленки и вожусь по хозяйству.

И так мы довольно мирно жили до обеда, пока не нагрянула детская патронажная сестра, суматошная и шумная.

– Так, – начала она с порога, энергично оттирая ноги о сухую тряпку под дверью. – Здравствуйте, папа, поздравляю вас, с кем – мальчик, девочка?

– Мальчик, – пробормотал я, растерявшись от ее напора.

– Славненько! – Она вихрем промчалась в ванную, открыла оба крана до отказа и, моя руки, выкрикивала оттуда скороговоркой: – Замачивайте пеленки в ведре, немного марганцовки и мыла, потом прополоскать, и все! Иначе не настираетесь!

Из ванной ринулась в твою комнату, ни на секунду не умолкая:

– Водичкой поите? Хорошо! Писает часто? У-ю-ю, какие мы сердитые! Ну-ка, покажись тете, ну-ка, развернемся! Вот так! Прекрасно. Пупок зеленкой мажете? Хорошо. Ох, какой голосок звонкий! Ну, перевернемся на животик…

Вдруг она умолкла и ниже склонилась над тобой. Потом нашарила в кармане халата очки и, надев их, молча продолжала рассматривать какой-то неожиданный гнойничок на сморщенной красной спинке.

– Что-нибудь не так? – насторожился я.

– Еще как не так! – пробормотала она. – Ага, вот еще один. Под мышкой… И за ушком… Все это, папа, очень похоже на стафилококковую инфекцию. А где мать?

– В больнице, – упавшим голосом сказал я. – Скажите: насколько это опасно?

– Опасно! – энергично ответила она. – Но вы, папа, не психуйте. Ребеночка мы госпитализируем, там его антибиотиками поколют.

Что и говорить, мужик, большое это было для меня облегчение – сбыть тебя с рук на больничный харч и государственный уход. Но что-то не испытал я большого облегчения.

– Как – в больницу? Одного?

– Одного, одного, – бодро подтвердила медсестра. – Не с вами же… Вы только в руки себя возьмите, мужчина, что-то лица на вас нет. Сейчас малыша еще доктор наш посмотрит и быстренько выпишет направление.

Она вынеслась из квартиры, а я запеленал тебя, сел возле кроватки и стал на тебя смотреть. И стал, мужик, представлять тебя, пятидесятитрехсантиметрового, на большой-то больничной койке, и огромный шприц со здоровенной иглой, которую всаживают в твою крошечную попку, и как ты бессмысленно орешь при этом, не понимая, откуда взялась боль и за что она.

Участковая наша врачиха, к счастью, оказалась не такой энергичной особой. Она осмотрела тебя, помолчала, спросила про мать и, наконец, сказала: