Школа Делавеля. Чужая судьба

Солнечный лучик, сначала согрев кончик моего уха, медленно прошелся по виску, щеке и, наконец, коснулся правого глаза, настойчиво пытаясь проникнуть под ресницы. Я лениво приоткрыла левый, осмотрелась и обнаружила, что вполне вольготно улеглась и нежилась в драконьих объятиях, прижимаясь боком и щекой к теплому чешуйчатому телу. А сверху меня комфортно укутали черными крыльями, защищая от утренней речной свежести. Странное дело: даже осознав, на ком сладко почивала, я не захотела вылезать из уютного безопасного кокона, впервые за многие годы чувствуя полный покой, умиротворение…

Не спеша избавляться от сонного состояния, окутывавшего сознание приятным туманом, я приоткрыла второй глаз и, спрятавшись от солнца, немного передвинулась по мощной широкой груди дракона. Подняла руку и осторожно погладила кончиками пальцев блестящую черную чешую, под которой перекатывались стальные мускулы, одновременно любуясь рисунком. Затем, растопырив пальцы, исследовала свое необычное «спальное место» уже всей ладонью, с радостной непосредственностью сравнивая собственную золотистую от загара кожу с контрастной чернильно-черной чешуей.

Драконья грудь под моей ладонью завибрировала, следом раздался гул и глухой утробный угрожающий рык, от чего я вздрогнула и встрепенулась, но быстро сообразила, что причиной драконьего недовольства было что-то другое. Слегка извернувшись, посмотрела в сторону леса, туда, куда вытянулась черная морда: кто там самоубийцей решил стать, потревожив отдых Великого и Ужасного? Оказалось — обычная волчья стая. Наверняка непуганые, серые звери, оскалившись, медленно выступали из-за деревьев с явным намерением напасть.

Драконья хватка усилилась в чисто инстинктивном стремлении уберечь меня, отчего на душе стало тепло. Не двинувшись с места, видимо, чтобы меня не разбудить, Стейнар глухо рыкнул, потом, отметив, что хищники сомневаются, отступать или нет, плюнул огнем под ноги одному из них. Враз поумневшие волки, смекнув, что здесь вряд ли поживятся добычей, сбежали, поджав хвосты.

Вздохнув с облегчением — не надо никого убивать! — я отодвинула крылья-одеяло и сладко потянулась, ощущая некоторую скованность мышц. Жутковатая клыкастая морда тут же отреагировала на мои телодвижения. Длинный язык прошелся от моего пупка до шеи, обежал вершинки груди, вызвав уже до боли знакомое томление и тяжесть внизу живота. До меня, наконец, дошло, что потягиваюсь и расслабляюсь я тут абсолютно голая.

Смутившись, чувствуя, как от стыда загораются щеки, прикрыла руками стратегически важные места и решилась посмотреть на дракона. Невероятно: в его черных глазах горела дикая смесь чувств от вожделения, кажется, еще более сильного, чем раньше, до привычной насмешки и… обожания вкупе с нежностью — по-другому это вряд ли назовешь.

Не двигаясь, лишь крепче сжав лапы на моей обнаженной спине, он смотрел на меня, а я судорожно прикидывала, что можно сказать в данный, такой важный, момент: я стала, наконец, женщиной в полном смысле этого слова. Женой… физиологически. Благословила магией любви сама себя.

Неожиданно вспомнив, как мама папу за ночь любви благодарила — тому вроде очень нравилось! — подняла ладонь и, мягко похлопав по чешуйчатой морде, похвалила:

— Молодца! Ты был очень хорош! Прямо зверь…

Кажется, я оплошала! Хотела комплимент сделать, а получилось — как-то снисходительно выразилась. В надежде, что он не заметил, неуверенно улыбнулась и сквозь ресницы проверила.

Он смотрел на меня хмуро и задумчиво, от былой нежности не осталось и следа.

— Откуда ты такую пошлость откопала? — протянул он слишком ровным голосом.

Нервно сглотнула, уже зная, что, когда капран Стейнар так говорит, кому-то несдобровать. И этот кто-то — я, за неимением посторонних лиц. Поэтому честно призналась:

— Мама так папу хвалила. Я тоже хотела… приятное тебе сказать.

Мрачный драконий взгляд сменился насмешливым:

— Мне так больше не говори. У нас нормальные мужики бабам подобное говорят, а не наоборот.

— Ладно, больше вообще хвалить не буду! — буркнула я.

— Ну почему же, — черная морда скользнула носом от моего виска к шее. Дракон шершавым языком лизнул чувствительную кожу за ухом, вызвав мурашки, и проурчал: — Просто делай это по-другому!

Я хрипло шепнула, упираясь в чешуйчатую грудь, пытаясь отстраниться:

— И как?

— Любимый, ты, как всегда, неповторим! — тягучий голос отозвался волной желания в моем теле.

— Благодаря вашей клятве, после подобных слов у меня язык опухнет! — не без ехидства припомнила я, пытаясь выбраться из плена лап и крыльев.

Дракон слегка придержал меня и мурлыкнул на ухо, обдавая горячим дыханием и вызывая рой новых мурашек:

— С первой частью могу подождать! А вот вторую — твой язычок выдержит без проблем.

— Это почему же? — прошипела я, вырываясь.

— Потому что я у тебя единственный. Был, есть и буду, соответственно — однозначно неповторим!