Школа добродетели

Дочитав письмо до конца, Эдвард чуть не сошел с ума. Его переполняли сильнейшие эмоции, к которым примешивалось столько боли и радости, что во второй раз за день, но в гораздо более сильной степени он ощутил себя больным и на грани обморока. Он зажал письмо в руке, побежал мимо фруктового сада к тополям и прижался головой к гладкой коре дерева. Он стонал и смеялся. Он бросился на землю и принялся кататься по ней, потом лег на спину и сквозь сверкающие, трепещущие листья уставился на голубое небо. Потом сел и, тяжело дыша, перечитал это замечательное письмо. Оно походило на приказ об отсрочке смертного приговора. Но в то же самое время Эдвард вспоминал случившееся, чувствовал свою вину, глубоко осознавал свое преступление. Ужас ожесточенного отчаяния, до сих пор не отпускавший его, ничуть не ослабевал, не смягчался. То, что прежде казалось ему искуплением, на деле было заблуждением, воздействием магии. Но вот теперь все было настоящее. Ощущение того, что он вернулся к реальности, было таким сильным — как быстрое преображение, — что у него закружилась голова. Он наконец услышал чистый подлинный голос, хороший голос, властно с ним заговоривший. Но он не должен (это крайне важно) ожидать слишком многого; напротив, он должен быть готов — для себя — к чему угодно. Он должен принять сухую педантичную точность письма Брауни как закон или юридический документ, где говорится только то, что сказано. Эдвард упрекал себя, но не упиваться этим письмом было выше его сил. Одно предложение нравилось ему больше всего, и он перечитывал его бесконечно: «Иногда я впадаю в отчаяние». Разве здесь не слышалась (ну хоть немного!) мольба о помощи? «Как я могу быть таким эгоистом и позволять этой мысли радовать меня?!» — спрашивал он себя. А еще он подумал: «Я переложу это на ее плечи, и она со всем разберется». И еще он подумал (и эта мысль начала вытеснять все прочие боли и размышления): «Завтра я снова увижу ее».

— Левое колесо еще крутится, — сказала Мидж.

Машина самым смешным образом завязла на травянистой обочине одной из узких дорожек, среди которых они опять потерялись, съехав с шоссе. Земля не выглядела особенно влажной или глинистой, когда Гарри в раздражении сдал назад, чтобы развернуться в обратном направлении, но тут выяснилось, что в траве была неглубокая канавка. Они провозились целый час, пытаясь сдвинуть автомобиль с места — подкладывали под колеса газеты, камни, ветки, даже один из старых пиджаков Гарри. Машина отказывалась двигаться. Мидж была на грани изнеможения, лицо ее раскраснелось от напряжения — она подсовывала что-то под колеса, толкала машину, пока Гарри газовал, все глубже увязая, помогала ему откидывать в сторону землю, напоминавшую тесто. День уже клонился к вечеру, небо заволокло тучами, и все вокруг потемнело.

Пикник прошел великолепно. Они свернули на равнину, намереваясь доехать до моря. Однако выяснилось, что Мидж не очень ясно представляет себе местонахождение Сигарда, так что не имело смысла искать его в этом бескрайнем просторе, где они тут же потеряли ориентацию. Оставалась возможность, что они увидят башню издалека, но пока этого не случилось. Они поели на небольшой возвышенности, сидя на сухой, ощипанной овцами траве и созерцая церковь, опознать которую без путеводителя было невозможно. Гарри купил сэндвичи, салями, пирог со свининой, помидоры, сыр, пирожные, яблоки, бананы и сливовый кекс. Они съели большую часть купленной еды и выпили две бутылки испанского вина, разливая его по стаканам, купленным в том же магазине, что и штопор. Потом они немного повалялись на травке в объятиях друг друга. Они еще никогда не занимались любовью на природе, а когда сделали это, преисполнились гордости и счастья. Местность казалась совершенно безлюдной. Потом они уснули, а проснувшись, двинулись в сторону моря, но вскоре выяснилось, что у них совершенно противоположные представления о том, где оно находится. Гарри, гордившийся своим чувством направления, был вынужден ехать наобум, полагаясь на редкие дорожные указатели. Потом они повернули вместе с дорогой, которая перешла в проселок, и решили развернуться в обратном направлении. Вернее, попытались развернуться, вследствие чего забуксовали на поросшей травой обочине, на вид такой твердой и надежной. К счастью, им не нужно было спешить в Лондон, поскольку ни

Томаса, ни Мередита не было дома. Гарри даже подумал, что случайное разоблачение теперь может пройти совершенно безболезненно. Но на него действовало растущее беспокойство Мидж, ее страх выбивал его из колеи, а все происходящее становилось утомительным. Небо тем временем темнело, и рассчитывать на чью-либо помощь не приходилось.

— Пожалуй, я пойду и поищу кого-нибудь, — предложил Гарри.

— Да, но в какую сторону идти?

— Не знаю! Мы понятия не имеем, где находимся. И на кой черт мы поперлись в эти богом забытые равнины? Я в жизни не видел такого бессмысленного пейзажа.

— Я тебе говорила, что тут болота, топи, или как уж они называются. Ты напрасно так раздражаешься… если бы ты сдавал назад осторожнее…