Школа двойников

Это была правда, точнее, половина правды. О Леночке порой говорили не очень хорошо, хотя реальных оснований для этого не было – просто многим не нравилось, что на халтуры чаще приглашают именно ее, что у нее лучше получается, что она умеет найти подход и к капризным эстрадным дивам, и к замотанным хозяйством народным артисткам, что она умеет то, чего не умеют другие, и что один раз ее даже пригласил поработать голливудский режиссер, из эстравагантности снимавший на натуре эпизод своего фильма про русскую шпионку.

– Она была очень хорошим человечком. – Место начальницы заняла Вера Семеновна. – Хорошим, добрым, светлым и талантливым, сильным…

Неожиданно громко начал рыдать Валерий. В его рыданиях слышалось бабье повизгивание, и от этого стало особенно жутко.

Вера Семеновна продолжала:

– …И она очень рано ушла. Мы ведь даже не знали, что она так больна… – Тихо заплакали женщины-коллеги, и только Леночкина мама смотрела куда-то вдаль, и глаза ее были сухими.

Погода неожиданно испортилась. За пять минут небо заволокло тучами, и могила сразу стала выглядеть, как бездна. Цветов было до слез мало. Правда, стояли, воткнутые в снег, два пышных венка от тех, кого Леночка делала для сцены красивыми, – от одной петербургской и одной московской эстрадной звездочки. А ведь таких звездочек, преображавшихся под руками Леночки Кац, было довольно много. «Наверное, не всем сообщили», – утешила себя Лизавета.

Она с трудом сдерживала слезы. Ей хотелось плакать и от безысходной жалости к Леночке, и от того, что студия решила поскорее о ней забыть, и от того, что веселую, недавно полную жизни женщину пришло проводить всего полтора десятка человек, и еще от того, что утрачен торжественный и многозначительный ритуал проводов. Лизавете не хватало проникнутых будущностью слов: «Мы провожаем ту, что умерла с верой в Христа в душе и с надеждой на Спасение». Хотя это глупо. Леночка, да, впрочем, и сама Лизавета не были верующими. Откуда тогда эта тоска по утешению? Почему щемит сердце?

Когда Лизавету спрашивали, верит ли она в Бога, она отвечала цитатой из Канта: «Я верю в звездное небо над нами и в нравственный закон внутри нас!» Ей казалось, что именно закон, возможно, душевный инстинкт заставил человека придумать десять заповедей, выработать жизненные правила, чуть более сложные, чем «выживает сильнейший». И придумывали их повсюду – и там, где верили в Христа, и там, где признавали пророка Мухаммеда, и там, где возносили молитвы Будде. Так нужно ли выбирать определенное вероучение? Если в сухом остатке – все то же звездное небо и все тот же нравственный закон.

Только почему-то именно сейчас Лизавете не хватало веры и надежды, которые даруют молитвы! И хотелось плакать горько и не останавливаясь. Не потому ли, что она знала, была почти уверена – Леночка ушла из жизни не из-за внезапной болезни, а потому, что где-то перестал работать нравственный закон, кто-то растоптал законы человеческие, а значит, и Божеские? Ведь нет законов Бога без человека. А потому и звездное небо может рухнуть.

Лизавета вздрогнула от внезапного деревянного стука – это о гроб стукнулся первый комок мерзлой земли. Лизавета с трудом подавила всхлип. Она не будет плакать – слезы бессмысленны.

Над могилой установили деревянную дощечку с лаконичной надписью:

Елена Михайловна Кац

6 июня 1962 – 18 февраля 2000

Последней, кто положил букет на неправдоподобно маленький могильный холмик, была Лизавета. Шесть лиловых гвоздик. Она, присев, замешкалась, и Савва тут же испуганно спросил:

– Что с тобой?

– Ничего, все в порядке. Просто думаю об этих гадах, которые ее убили, и еще о милиции – я здесь никого от них не заметила! А в фильмах любят показывать, как те даже на похоронах ловят убийц.

– В кино не бывает столько глухих убийств, – тихо заметил Савва.

Лизавета кивнула.

– Ты не падай духом, – сказал Савва, когда они шли к его «жигуленку». – Вот вернется Сашка, и мы обязательно разберемся в этом деле.

Лизавета опять кивнула.

– Да. Когда вернется… Он что-то пропал. Его отпустили на три дня, а прошла уже неделя.

ПЕРЕВОД НА ШЕСТИДНЕВКУ

…Лизавета повернулась к монитору и приготовилась смотреть сюжет, который стоил ей, Савве и Саше Маневичу пяти лет жизни, что не очень много, но, может, будет стоить и очень дорого, и расплачиваться придется работой, любимой работой.