Школа двойников

– Более чем странной, мы просто растерялись. Никогда никаких жалоб, никакой гипертонии – и вдруг инсульт. Странная смерть…

– Вот оно! – Саша остановил магнитофон, надавив на кнопку «пауза». – Слушай внимательно. Дальше – больше…

– И в такой момент, когда объявляли итоги выборов… – Маневич опять запустил плейер, теперь в динамике звучал его же голос.

– Не думаю, что это связано. Игорь Поливанов баллотировался как одномандатник. Хотя ходят разные слухи… Многие подозревают, что он умер не своей какой-то смертью.

Лизавета кожей почувствовала, как напрягся Маневич, хотя оператор держал в кадре только лицо думца.

– И вы тоже так думаете? И Поливанов, его шеф?

– Да, – ответил Яков Сергеевич с несвойственной ему лаконичностью. Уголки губ депутата поползли вниз, по лицу было видно, что разговор с корреспондентом его уже не радует. А ведь он всегда так открыт для прессы, так старается держать хвост пистолетом! Саша продолжал давить:

– А что тогда делал его помощник в парламентском центре?

– Он выполнял особое поручение Игоря. Какое точно – я не знаю. Игорь не говорил…

Саша остановил магнитофон и победно посмотрел на Лизавету. Она молчала. Саша уже почти кричал, правда, шепотом:

– Ты видела? Ты его когда-нибудь таким замкнутым видела? Он аж лицом переменился и на меня смотрел, как на врага народа, будто я в подручных ходил не то у Бухарина, не то у Берии! Ну-с, не странная ли история? Столько секретов, неведомое поручение, неожиданная смерть, причем «не своя»… А ты твердишь, что нет сюжета. Да сюжет лежит перед тобой на блюдечке с голубой каемочкой!

– Сюжета нет… – Лизавета сама нажала на кнопку возврата, повернула ручку громкости. И снова голос Зотова:

– …Никаких жалоб, никакой гипертонии – и вдруг инсульт…

– Он сказал «инсульт»… А мне Валерий Леонтьевич говорил – «инфаркт»… От чего же умер этот помощник?

– Вот видишь, я тебе о том и твержу! – немедленно зацепился за ее слова Саша.

– Не вижу, в упор не вижу ничего, кроме самолюбования Зотова и твоего самоупоения на пустом месте. Слова, за которые ты уцепился, – «не своей какой-то смертью» – могут означать что угодно, а вовсе не убийство. Зотов отопрется, я его знаю, ты, впрочем, тоже прекрасно знаешь этого болтолога. – Лизавета иногда бывала резкой, как генерал во время инспекции.

– Ой-ой-ой, страшно как! Где же тут самоупоение, тигра моя рыжекудрая? – расхохотался Маневич. Законченный, даже закоренелый идеалист с устойчивой репутацией романтика, он на выпады отвечал, как Моцарт, – весельем.

– Зря смеешься. Ты пока накопал кусок дерьма и носишься с ним, будто неразумный полугодовалый кокер-спаниель – гав, гав!

– Тиграм положено мяукать и мурлыкать, – не унимался Саша.

– Тише, окаянные, – сварливо крикнул из-за шкафа дежурный режиссер. – Мы уже три минуты как в эфире, а из-за вас звуковику ни черта не слышно! Мало того, что читать не умеете, так еще и работать мешаете!

Режиссер намекал на трехцветный плакатик, висящий в закутке на видном месте. Плакатик повесил главный режиссер «Новостей» через день после того, как оборудовал в эфирной аппаратной смотровую. Тогда дежурная смена взбунтовалась и заявила, что невозможно работать в шуме и гаме, который создают приехавшие со съемок корреспонденты. Изобретательный главреж немедленно нашел выход из положения. Он собственноручно начертал на листе бумаги грозное предупреждение: «Строго запрещается просматривать отснятые кассеты и расшифровывать синхроны во время выдачи программы в эфир! Нарушители будут наказываться материально и морально!» Далее для собственных сотрудников были указаны часы выхода «Новостей». Плакатик, а также прочие «дацзыбао» главрежа (он любил писать резко и решительно, как китайцы в эпоху культурной революции – «мешают воробьи, так извести их всех до единого») были исполнены в трех цветах – красным, синим и зеленым фломастерами.

– Читать нам без надобности, мы пишем, – ответил на замечание Саша.

– Пойдем, он прав. – Дисциплинированная Лизавета немедленно поднялась. Она знала, как трудно работать в студии, если режиссер не слышит звуковика, а видеоинженер – режиссера.

– Какой законопослушный хищник! – пожал плечами Маневич и двинулся следом за девушкой.

Трудящийся народ в аппаратной проводил их неодобрительными взглядами.

– Так вот, мой милый грамотей, материал, безусловно, есть, но материал, состоящий исключительно из вопросов: инсульт или инфаркт? Что за спецзадание выполнял этот Дедуков? Что такое «не своя» смерть? Что за школа для двойников или близнецов? Ты, кстати, спросил об этом Зотова?

– Спросил. Он ничего не знает. Он вообще почему-то стал немногословным.

– Тоже вопрос! Ляпнул и испугался. Конечно, это не про Веймарскую республику и поджог рейхстага рассуждать, но все же превратить говоруна в молчальника – задача не из легких, а кому-то ведь удалось, он прямо на глазах замкнулся, – резонно заметила Лизавета и продолжила: – Репортаж, особенно «специальный репортаж», – это ответы, а не вопросы. И пока ты их не найдешь, репортажа у тебя нет.